Эшафот забвения

– А если она – дочь сапожника? – развеселился Кравчук.

– Пожалуй, ваши реплики стоят того, чтобы их записать и использовать в каком-нибудь сценарии, – поддержал его сумасшедший Братны.

Все происходящее казалось мне кадрами из черной комедии, полная ирреальность, не хватало еще удариться в классификацию жанров, если бы… Если бы не труп старухи в двух метрах от меня. Неужели они не понимают серьезности происходящего, неужели я сама не понимаю серьезности происходящего?.. Неужели со мной произошло то же, что и со всеми, – и Братны втянул меня в безумный мир своих кинематографических фантазий, где целлулоидные кости персонажей обтянуты такой же целлулоидной плотью? И специально заточенное шило протыкает не сердце, а кусок негодной вирированной пленки?..

– Еще успеешь записать, – подвел черту Кравчук. – Ты окончательно решил не привлекать доблестные органы к этой истории?

– Похоже на то. У меня просто нет другого выхода. Да и у тебя тоже. – Анджей обезоруживающе улыбнулся:

– Огласка не нужна ни тебе, ни мне. Как образцовому директору, разумеется…

И эта ничего не значащая, невинная фраза неожиданно пробила брешь в бесстрастных глазах Кравчука: в темной проруби зрачка метнулся страх. Или это мне только показалось?..

– И не боишься? – после долгой паузы спросил он: вопрос и угроза одновременно.

– Я уже давно ничего не боюсь, и это единственное, что меня пугает. – Братны продолжал улыбаться.

– Именно так говорила моя первая жена…

– Что, плохо кончила?

– Напротив, добилась больших успехов. Сидит теперь в дирекции РТР. Бесплатные телефонные разговоры с Литтл-Роком, штат Арканзас. У нее там сестра живет… Контрамарка в Большой театр, аккредитация на Московский международный фестиваль и двухнедельный отдых в Арабских Эмиратах ежегодно. За счет редакции информационных программ. Это помимо загранкомандировок.

– Вот видишь, как все хорошо складывается для тех, кто не боится.

– Ладно, – смягчился Кравчук, – но есть один маленький нюанс.

– Какой?

– Твоя ассистентка.

– Она тоже будет молчать. – Анджей даже не смотрел в мою сторону. И снова они говорили обо мне в третьем лице.

– Ты уверен?

– Я всегда уверен в своих людях. Особенно тех, которые могут вытащить у тебя из кармана любую вещь, даже не приближаясь к тебе. – Братны все еще держал меня за карманницу-виртуозку, не лишенную творческой жилки и не выдающую профессиональных секретов. А он так надеялся заполучить их…

Кравчук сразу же потерял ко мне интерес и принялся внимательно рассматривать гримерку. Потертый диванчик, пара стульев, вешалка, столик с зеркалами, несколько киноплакатов на стенах: “Калина красная”, “Москва слезам не верит” и “Убийство в Восточном экспрессе” – неплохой постскриптум для сегодняшней ночи.

В дверь настойчиво постучали, и дверная ручка задергалась, как сумасшедшая:

– Это я, Ирэн! Откройте.

Кравчук приложил палец к губам. Мы замерли.

– Мне только кассету взять, – не унималась Ирэн, – откройте.

– Она так просто не уйдет, – прошептал мне на ухо Братны.

А потом сел на диван и стал подскакивать на нем; диван натужно заскрипел и защелкал пружинами. Для полноты картины Братны сложил руки лодочкой и недвусмысленно застонал.

Если Ирэн стоит, прижавшись ухом к двери, – картина должна быть предельно ясной. Несмотря на трагизм ситуации, я улыбнулась.

– Будьте вы прокляты, скоты похотливые, – в сердцах сказала она за дверью, и спустя несколько секунд мы услышали ее удаляющиеся шаги.

– Здесь нет никакой кассеты, – медленно сказал Кравчук, – она точно была?

– Если нет, то и не было… – Братны был раздражен инцидентом. – Во-первых, трудно предположить, что, увидев труп, кто-то возьмет какую-то дерьмовую видеокассету и удалится. Это полный идиотизм, согласись. И во-вторых – Ирэн всегда все теряет и никогда ничего не находит в тех местах, куда якобы клала.

Это было правдой: начиная с ключей, Ирэн вела с вещами необъявленную войну.

– Ладно. Это сумка Александровой? – спросил Кравчук у Братны.

– Да, ее. Чья же еще?

На одном из стульев стояла сумочка Александровой, такая же старая, как и сама актриса: потрескавшаяся кожа, маленький блестящий замок в виде головки тюльпана. Кравчук взял сумочку и отправился с ней к дивану. Присев на краешек, он аккуратно высыпал содержимое: несколько упаковок с таблетками, темная бутылочка с корвалолом, стопка документов, перетянутая обыкновенной черной резинкой, записная книжка, связка ключей, запаршивевшего вида тюбик с губной помадой, наручные часы, кипа рецептов, кипа истончившихся от времени бумажек, носовой платок, ярко-красные облупленные бусы – все указывало на благородную бедность.