Эшафот забвения

– Застенчивый, говоришь? Застенчивый – все равно что робкий, – наставительно сказал Трапезников. – Робкий – все равно что несмелый, несмелый – все равно что трус, трус – все равно что дезертир, дезертир – все равно что мародер, мародер – все равно что преступник, преступник – все равно что уголовник. Значит – наш человек. А наших людей обижать нельзя. Так что отстань от Человека, а лучше – угости его косячком…

– Надо же! – восхитился классификации Вована Садыков. – И откуда ты только это взял?

– В книжке прочел.

– В какой?

– Серия “Библиотечка “Крокодила”, понял?

Крыса пропустила мимо ушей и издевательства Вована, и пассаж о косячке и даже попыталась строить глазки Даше Костромеевой. А спустя полчаса была выдавлена с площадки безжалостным Кравчуком: “Извините, наш режиссер не любит посторонних в павильоне во время съемок…” – “Да-да, я понимаю, простите, пожалуйста, как только что-нибудь выяснится, мы обязательно вам сообщим. Но лучше, конечно, со временем подать в федеральный розыск…"

Напоследок подружка главного героя Даша Костромеева улыбнулась молодому оперу улыбкой Татьяны Александровой с фотографии пятидесятилетней давности, губки сердечком, мечта курсантов Высшей школы милиции и разведенных сотрудников РУОПов. Но ведь кто-то же оставил фотографию в гримерке?.. Нужно обязательно спросить о ней Кравчука… Если он вообще захочет говорить со мной на эту тему.

…Последние формальности с Александровой были улажены, ее судьба не волновала больше никого, кроме сердобольной Ирэн, вообще склонной к абстрактному гуманизму; теперь об Александровой можно было благополучно забыть – в фильме появилась новая звезда.

И в честь новой звезды в конце смены была устроена грандиозная попойка.

Не пили только трое: Братны, Кравчук и Митяй. Даже Фаина Францевна опрокинула несколько стопок, предварив их витиеватым тостом во славу киноискусства вообще и гениального режиссера Анджея Братны, – грубая лесть сошла ей с рук и была встречена нестройными аплодисментами и лихим посвистом. “Вы такие славные, такие молодые, я и сама чувствую себя рядом с вами помолодевшей, вы такие талантливые, такие красивые”, – вдохновенно врала старуха, по очереди обводя глазами распаренные от выпитой водки, сомнительные рожи членов съемочной группы.

"Звезда родилась! – провозгласил умиленный Вован Трапезников. – И не просто звезда, а идеальная женщина. Женщина XXI века! Ур-ря!!!"

Ко мне подсела чрезвычайно довольная Ирэн:

– Ты не представляешь себе, Ева, это просто сюрреализм какой-то: все обыскала, на всех собак спустила, а нашла ее там же, где положила, – в гримерке… Полтергейст какой-то, сначала с ключами, а теперь вот…

– Поздравляю. – Эта чертова видеокассета не выходила у меня из головы все это время.

Через час упирающуюся старуху уговорили уехать – вам нужно отдохнуть, Фаина Францевна, съемки завтра с утра, – и пьянка покатилась по накатанной колее. Впервые за время работы у Братны мне захотелось напиться вдрызг – давно забытое ощущение, связанное со смертью и чувством вины.

– Смотри не нажрись, – шепотом посоветовал мне Митяй, – я тебя волочь на своем горбу не собираюсь.

– А куда ты денешься? Еще как поволочешь, и в ванне помоешь, если будет такая необходимость, – ласково потрепав его по щеке, сказала я. – А я тебе еще и квартиру облюю в знак особого расположения. Твой миленький атлетический клубешник. Что скажешь?

– Сука!

– Ты тоже мне очень нравишься, милый. – Щеки было явно недостаточно, и я взъерошила Митяю волосы.

– Убери лапы, – процедил он.

– И не подумаю… Не будь таким кретином, расслабься…

– Ты только посмотри на себя, старая шлюха!

– Милый мальчик.

– Потаскуха.

– Красавчик. Породистый кобелек.

– Тварь!

– Душка. Идеальный вариант для койки. – Мне стало весело.

– Стерва…

– Необъезженный жеребчик. Нужно серьезно тобой заняться.

– Дешевка!

– Лучшие яйца спортивного общества “Трудовые резервы”.

– Курва киношная!

– Переходящий сексуальный кубок Международного олимпийского комитета.

– Ты… – на этом красноречие Митяя иссякло, – лучше дерьмо жрать, чем с тобой трахаться.

– Поверь мне, не лучше. Твое здоровье, мальчик. Я подняла рюмку, но выпить так и не успела: только теперь заметила, что за нами наблюдают, – это был рассеянный и немного завистливый взгляд. А спустя минуту к нам подсела и обладательница взгляда – сценаристка Братны Ксения Новотоцкая.

– Выпьем? – спросила она меня, не сводя глаз с Митяя.

– Можно.

Мы чокнулись: я своей наперсточной рюмкой, а Ксения – граненым стаканом с налитой почти до краев водкой. Ксения пила по-мужски: громко и крупными глотками, в этом был особый шик, и это удивительно шло ей. За все время съемок я не заговорила с ней ни разу – она вообще не общалась ни с кем из группы, за исключением разве что Братны и парочки молоденьких ассистентов оператора Сереги Волошко и звукооператора Шуренка Вепрева. Братны полностью удовлетворял ее разбухшую от образов и символов душу, а ассистенты – разбухшее от жратвы и выпивки тело.

– Пишу целыми днями, – абстрактно пожаловалась Ксения, – по пятнадцать часов за чертовым компьютером.