Ещё не вечер, господа!

Поезд из Санкт-Петербурга прибыл в 6–30 часов утра. Уличные фонари тускло освещали привокзальную площадь. Прибывшие пассажиры, а также их встречающие, моментально растворялись в предутренней мгле. В 6–50 ч от вокзала отъехала крытая коляска, проследовав через Торговую площадь, выехала на Сергиевскую улицу и остановилась у дома номер 16. Два бравых подпоручика выпрыгнули на землю и встали у коляски в ожидании главного пассажира. Неспеша, под гнетом прожитых лет, немного сгибаясь, генерал оперся на руку одного из офицеров. Сошел на землю, поежился и двинул к дверям подъезда. Перед заходом снял папаху и трижды осенил себя крестным знамением. Черная дыра подъезда поглотила всех троих. Через полчаса свет зажегся в одном окне, потом заполыхали остальные окна второго этажа. Плотные гардины целиком окон не закрывали и в образованных между ними пространствах была замечена фигура человека с седой головой в генеральском мундире. Через какое-то время свет погасили и огонь остался только в двух крайних окнах. Один из офицеров предусмотрительно сдвинул шторы и теперь рассмотреть что-либо с внешней стороны не было никакой возможности. В девять часов из дома номер 11 вышел человек из известной троицы. Коза и другой ее прислужник на этот раз на улицу не вышли. Через полчаса отлучившийся вернулся на извозчике. Привез черный фанерный чемодан и с ним пошел в меблирашки. Еще через час на улицу вышла высокая стройна женщина, она же Коза. В одной руке держала дамскую сумочку, в другой портфель из рифлёной кожи. В квартире генерала зазвонил колокольчик. Офицер впустил гостью и учинил прямо на пороге форменный допрос. Дама снисходительно смотрела на младший чин и повторяла одно и то же:

– Мы с Алексеем Николаевичем договаривались. Он будет рад меня видеть.

Второй офицер пошел с докладом, вернулся и бросил:

– Вас ждут, идемте, провожу.

Женщина сбросила с себя на руки офицера манто и проследовала за провожатым. Генерал стоял к двери спиной и что-то разглядывал на висевшей карте. Женщина поприветствовала хозяина и попросила сопровождающего оставить их наедине. Генерал, не поворачивая головы, кивнул, давая разрешение офицеру удалиться. Когда дверь закрылась, он неспеша повернулся к посетительнице лицом.

– Доннерветер!!! – вырвалось из уст мадам.

– Да, да, Елизавета Корнеевна, или как вас величать? Мы тоже подготовились к встрече с вами.

Из боковой двери вышел Очкасов, взял из рук Козы портфель и дамскую сумочку. Заглянув в портфель, кивнул хозяину, дескать, все, как предполагали. Потом открыл сумочку и вывалил на стол содержимое: пистолет, зеркальце, пудреница, портсигар, зажигалка и платочек. В кармане сумочки он нашел два паспорта. Один германский с вложенной в него визой русского посольства в Берлине, другой Российской империи. Один на имя Эльзы Клары Бербок, другой на имя Елизаветы Корнеевны Петерсон. Неустроев взял в руки российскую визу, еще раз заглянул в нее и сказал:

– Так, так, Эльза Клара, полгода вашего пребывания, определенного законом России, истекает через неделю. Думаете подавать документы на получение вида на жительства. Хотя в тюрьме он не требуется.

– Вы творите произвол, – открыла рот фрау Бербок.

– Я к вам в гости не заходил, вы пожаловали ко мне, да еще по своей воле.

– Я ошиблась квартирой.

– Тогда начнем с сущих пустяков. Откуда у вас паспортная книжка Российской империи?

– Я ее нашла и хотела сдать в полицию.

– В книжке значится имя, отчество, которыми вы представились тридцати семи членам вашего «Добровольного общества». Подумайте о тридцати семи протоколах вашего опознания, как Елизаветы Корнеевны. Маленькая, но статья уголовного уважения уже имеется. Пойдем далее?

– Что вы от меня хотите?

– Вы не догадываетесь! Хочу разговора по душам. Сначала про Вальтера Николаи, еще про агента «Берту».

– Какую «Берту»? – снова возмутилась Бербок.

– Вы же та самая агент «Берта», о которой мы получили сведения еще до вашего появления в Российской империи.

Сказывают, что бывают случаи, когда люди на глазах седеют. Но вот чтобы на глазах старели, подобного Неустроеву слышать не приходилось. Зато он получил возможность все увидеть самому. Красивая для своих лет женщина с остатками женственности превратилась в дряхлую старуху. Выступили новые морщины, а которые имелись стали похожими на борозды, которые можно было сравнить с видом черепашьей головы.

– Никогда не предполагала, что вот так все закончится. Я всегда выходила победительницей.

– У нас в России любят говорить, что на старуху тоже бывает проруха.

– Я могу закурить? – спросила Эльза и дрожащими пальцами вынула из портсигара папиросу.

Только обычно бумажный мундштук сначала сжимают пальцами, а тут женщина вложила папиросину в рот, и раздался характерный хруст разбитой ампулы. Она закатила глаза и стала оседать. Неустроев бросился к ней, но было уже поздно. Изо рта пошла пена.

– Что же вы, Кронид Нифонтович, – вырвалось у Очкасова, но быстро взял себя в руки и принес извинения.