Еще немного о "Защите Лужина" (СИ)

Но "дорога текла дальше, под шлагбаум, в неизвестность...", рельсы здесь будто бы обозначали границу, за которой простирался чужой, неведомый мир. На этой страшной границе даже в действиях близких людей маленький Лужин видит признаки чего-то неестественного, незнакомого ему прежде: "Если хочешь, пусти марионеток, - льстиво сказал Лужин-старший" / 96, 12 /. Начинающий шахматист взбирается по ступенькам на площадку перрона; "оказавшись один на платформе, Лужин подошел к стеклянному ящику, где пять куколок с голыми висячими ножками ждали, чтобы ожить и завертеться, толчка монеты". Но первая попытка мальчика соприкоснуться с этим манившем его, неисследованным миром, миром марионеток, окончилась для того безрезультатно. Позже, уже учеником гимназии, он очутится перед витриной парикмахерской / причем тут же "слепой ветер промчался мимо" / и увидит, как "...завитые головы трех восковых дам в упор глядят на него". В последний раз Лужин сталкивался с ними в другой стране, на улице чужого города - "Вы хотите купить эту куклу? - недоверчиво спросила женщина, и подошел кто-то еще... "Осторожно, - шепнул он вдруг самому себе, - Я, кажется, попадаюсь" Взгляд восковой дамы, ее розовые ноздри, это тоже было когда-то... "Шутка" - сказал Лужин, и поспешно вышел из парикмахерской. Ему стало отвратительно неприятно, он прибавил шагу, хотя некуда было спешить" / 96, 167 /.

Противостоявшая / если речь может идти о противостоянии / герою сила проявляла себя не на шахматной доске, хотя попытки ее влияния описаны как многоходовые, сложные, в пространстве протяженные "комбинации", бездарно затянутые сценарии. Мы уже отмечали, что второстепенные персонажи в рассказах Набокова превращались в кукол и марионеток, говоривших "на фарфоровых языках". К этому следует добавить, что, по наблюдению историков языка, в европейских традициях "кукла" ассоциировалась с лицедейством, притворством, означала, например, маску, вывернутую наизнанку, изображавшую в театральных постановках чудовище с головой зверя - "...в пятнадцатом веке чешское выражение "всадить куклу" означало приписать умыслы или намерения, которых у данного лица не было" / "Из истории русских слов", 1993, 91 / - так Олег Колдунов или братья из рассказа "Королек" пытались "всадить куклу" герою.

В романе "Защита Лужина" куклы и марионетки ничем не отличаются от изображенных раньше, - они также не имеют внутреннего, осмысленного движения, двигаются как бы вне сообразности со временем, как "небесные тела, прилежно описывающие круги в наводящем ужас текучем пространстве" / рассказ "Венецианка" /. Символы "круг" и "куб", мотив комбинационного повторения, а также представление об игре как об опасной, непонятной герою затее / см. "Круглый стол "Литературной газеты"" от 5 апреля 2005 года - диспут на темы "игры в классику" - с интересными сообщениями Людмилы Сараскиной /, результат которой предсказать невозможно и в которой могут произойти казавшиеся прежде немыслимыми, невероятными превращения, как бы сопровождают явления "кукол" в романе - как "кукол обоего пола", так и превращавшихся в них шахматных фигур. Характеризованные отчетливо негативно, как часть игры, "с ужасной силой" направленной против героя, "куклы" как бы вытесняли из "этого мира" настоящих, живых людей.

Вспомним, что именно происходило в романе после заключительного хода Лужина, сделанного им в решающей / и проигранной / партии с Турати: "Лужин хотел встать и не мог / см. у Ивана Тургенева - "Иван Андреевич хотел встать - не тут-то было: кресло, в котором он сидел, превратилось в уродливого паука и вцепилось в него", в "Защите Лужина" герой, подобно Цинциннату Ц, видит в углу столовой паука, кроме того, знак "паук" с отчетливо выраженной негативной оценкой постоянно появляется в романе "Под знаком незаконнорожденных" /. Лужин увидел, что куда-то назад отъехал со своим стулом, а что на доску, на шахматную доску, где была только что вся его жизнь, накинулись какие-то люди, ссорясь и галдя, быстро переставляют так и этак фигуры... На доске были спутаны фигуры, валялись кое-как, безобразными кучками, призраки еще стояли там и тут... Было холодно и темновато. Призраки уносили доски, стулья..."

"Холодно" и "темновато" - приметы, значение которых было нами объяснено, - без сомнения, в эту минуту герой видит себя посреди того холодного, зачумленного, сумеречного мира, мира подчас страшных превращений, в котором свободно и практически невозбранно расхаживали, как шахматные фигурки в Алисином зазеркалье, преступившие закон куклы-персонажи. В этом мире, кстати сказать, оказывался и герой стихотворения "Шахматный конь", в котором эрудированный читатель легко узнает изображение Адольфа Андерсена, уроженца города Бреславля, преподавателя математики и гениального шахматиста, которого, по мысли писателя, приводило в ужас одно лишь движение черной пешки -

Пешка одна со вчерашнего дня

черною куклой идет на меня.