— История этого дворца насчитывает множество разнообразных инцидентов, — туманно ответил Еле. — Что же касается сокровищницы, то она находится под монетным двором Келхарского халифата, построенном в благословенные годы правления деда величайшего из великих, Хул-Дул-Гур-Бур-Фура IV, пусть дождь вечно льется на его голову в доме лесных братьев, а именно в 1136 году нашей эры. Все монеты халифата чеканятся здесь, кроме фальшивок, разумеется. Кстати, сейчас его уже можно увидеть, если взглянуть вперед и немного правее. Одноэтажное здание с золотым куполом. На первом этаже ничего нет. Сокровищница и монетный двор, все пять этажей, располагаются под землей. Сама же сокровищница же располагается на глубине двадцать пять метров. Ходят легенды, что где-то в покоях халифа спрятан вход в секретный проход в сокровищницу. За это говорит и то, что тропа, ведущая к лестному дому, настигла Хул-Дул-Гур-Бур-Фура IV именно в сокровищнице. Опять же, это лишь легенда, но поговаривают, что к концу своей жизни, опасаясь, что смерть настигнет его несколько внезапнее, чем он рассчитывал, он по тому самому потайному ходу спускался в сокровищницу. Там халиф, уверенный в надежности своей сокровищницы, забирался в самый большой, построенный специально для этой цели сундук, и проводил в нем всю ночь. Сундук был защищен не только плитами из лучшей стали, гномьей работы, но и мифриловым замком, понятное дело, тоже гномьим, который нельзя открыть никаким чарами. Ведь мифрил — не только прочнейший из металлов, но и прекрасный глушитель магии. Несмотря на все меры предосторожности Хул-Дул-Гур-Бур-Фур IV все-таки погиб в результате заговора в этом самом сундуке. По официальной версии, он умер от обострения запущенной болезни легких. На самом же деле, как стало известно лишь с приходом к власти величайшего из великих, пусть дождь льется на его голову девять тысяч лет, Хул-Дул-Гур-Бур-Фур IV погиб от голода и жажды в сундуке, который был наглухо завален десятком сундуков, полных золота и драгоценных камней. И сундуки эти не сильно уступали размерами тому, в котором спал халиф. Когда же, спустя четыре декады Хул-Дул-Гур-Бур-Фура IV нашли, ему уже ничем нельзя было помочь. Говорят, что его пришлось бальзамировать для проведения погребальной церемонии, что обычно не делается в халифате. Ведь тела халифов сжигают спустя три дня после их смерти, но никак не маринуют по стоне дней, как это принято, при всем уважении к вам, у северных варваров, уважаемый господин посол.
Фамбер пропустил мимо ушей последнее высказывание гвардейца, хотя в других обстоятельствах он бы не упустил возможности сказать пару ласковых слов о самом Дул-Дул-Еле, тайной гвардии халифа Келхарского халифата, да и вообще обо всем халифате, и заметить при этом, что Лендал — республика и в ней испокон веков не было никаких монархов, которых бальзамируют в храмах, чтобы с ними успели попрощаться многочисленные родственники и прочие поданные, Вместо этого он воскликнул:
— Во имя всех богов, это крайне интересно, Еле. Так ты говоришь Тайный ход в сокровищницу идет прямиком из личных покоев халифа?
— Да, он шел из его спальни, — подтвердил Рузхард-Хаар, порядком обрадовавшийся, что посол не заметил столь неуважительного упоминания о населении его родины.
Гвардеец просто не подобрал никакого иного слова, которое объединяло бы население стран, располагающихся к северу и западу от халифата. Надо заметить, что о жителях других сторон света келхарцы отзывались не лучше, называя их южными и восточными варварами в соответствии с тем, на юге или же на востоке они жили.
— Шел, а теперь его нет? — не унимался волшебник.
— Полагаю, что так, — подтвердил гвардеец. — Во всяком случае, со времен Хул-Дул-Гур-Бур-Фура IV о проходе никто ничего не слышал, а прошло с тех пор уже больше сорока лет. Должно быть, проход давно обвалился. Но вернемся в 753 год, время царствования мудрейшего из мудрых Хул-Дул-Гур-Бур-Фура I, пусть дождь вечно льется на его голову в доме лесных братьев…
Примерно в том же духе прошел остаток дня. Шус то приходил в себя, то вновь проваливался в пучины сна. Мерный голос Еле, рассказывавшего о старых временах и древних правителях и визирях, действовал на Шуса не хуже рассказов учителя о магических интегралах и математических пентограммах. Как потом припоминал Шус, они даже останавливались пару раз. То ли для более тщательного осмотра памятников культурного наследия, то ли для трапезы, то ли для того и другого. Шус не был уверен. Во всяком случае, все это было окутано дремотной дымкой и таким бы и осталось, если бы не одно событие. Его можно охарактеризовать одним, не самым простым и далеко не самым употребляемым, зато крайне емким словом. Мамонтокатастрофа.