Еще один год в Провансе

Мсье Ферреро — прекрасный собеседник, интересный рассказчик. Даже официанты прислушивались к тому, что он говорил, стремясь приобщиться к парфюмерной премудрости. Когда я задал очевидный вопрос, почему крохотная бутылочка, наполненная на девяносто девять процентов водой, стоит больше, чем бутылка «Шато Латур», он покачал головой.

— Это несложно объяснить. Люди думают, что цена высока из-за дорогой упаковки. Отчасти это так. Но подумайте об ингредиентах. — Я подумал, и, стыдно признаться, на ум пришли pipi de chat и половая вонь козла, а не эфирное масло роз. — Эссенция ириса, к примеру, стоит сто десять тысяч франков за килограмм. А лепестки! Для производства килограмма эссенции требуется от девяноста до ста тысяч лепестков.

Он пожал плечами и развел руками, как будто расстроенный непомерными издержками бедных парфюмеров. Второй вопрос — как он понимает, что добился успеха.

Здесь микропробы и компьютерные технологии уступили пальму первенства женской интуиции. Ферреро сослался на свою жену.

— Я беру домой небольшой флакончик нового запаха и оставляю там, где жена не сможет его не заметить. Ничего не говоря. Rien. Как будто флакон появился сам по себе. Я жду. И если флакон к концу недели опустеет, я понимаю, что это пойдет. Если он все еще полный, я должен еще подумать. У нее очень неплохой нос, у моей жены.

Во время ланча я наблюдал за носом Ферреро, интересуясь, как он реагирует на запахи вина, супа из лесных грибов и капусты, фаршированной колбасой и ветчиной; иногда замечал, что он поводит ноздрями. Но затрепетали его ноздри лишь в момент, когда к столу приблизился официант с сырами, хотя поднос находился еще в трех футах от него.

— Если вы любите сильные сыры, — сказал он, указывая на кремовый клин с темно-синими прожилками, — то это истинный fromage détonateur[65].

И верно, принесенный сыр оказался ударным инструментом в сырном оркестре и рефлекторно заслужил еще один стакан вина.

Странная судьба — быть носом. В каком-то смысле неблагодарная доля. Как это ни объясняй — игрой судьбы, природой, генетическим набором, годами тренировки, своевременной встречей на дорогах жизни с pipi de chat и рвотными массами кита, — вы обладаете уникальным, великим дарованием. Ваш нос — один из миллиона, ваши инстинкты, ваш талант позволяют подбирать ингредиенты жидкостей, которые щедро, чуть ли не горстями, швыряют на щеки, легкими касаниями наносят на грудь, которые привычным движением день за днем смачивают кожу за сотнями тысяч ушей. Но под вашими усилиями подписывается кто-то другой: Ив Сен-Лоран, Кельвин Кляйн, Лагерфельд, Мияке, Шанель… но только не вы, не творец. Вы одинокая душа, успешный, но безымянный дух.

Я вообразил встречу с незнакомцем или незнакомкой где-нибудь на приеме или в офисе. Узнав созданный вами аромат, вы приложите определенные усилия, чтобы не прошептать: «А ведь это я создал принятый вами аромат». Хотя, сказав это во Франции, вы мало чем рискуете. Другое дело в Америке. Там привыкли привлекать к ответственности за любую ерунду.

День изобиловал удовольствиями, и особенное доставило мне показанное под занавес письмо главе Версальского университета духов и ароматов. В нем содержалась просьба зарезервировать место для одного из слепых учеников школы запахов, семнадцатилетнего Давида Мори, проявившего неординарное дарование. Ферреро писал, что он «stupefait par l'acuité et la pertinence olfactives» [66], проявленным этим молодым человеком. Учитывая столь лестную характеристику профессионала высокой пробы, я предположил, что юный «нос» наверняка отправится на обучение в Версаль.

В поисках идеального штопора

В прошлое Рождество один из моих друзей, человек экстравагантный и весьма доброжелательный, подарил мне штопор, который определил как в высшей степени технологичный. Очень серьезный агрегат, скажу я вам. Прекрасно сконструированный, с системой рычагов-усилителей, как кажется, гидравлического действия. С гарантией, что перед ним не устоит ни одна самая упрямая и своевольная пробка. Мой друг заверил, что это мечта знатока. Он продемонстрировал конструкцию в действии — и, само собой, пробка вышла неимоверно гладко, штопор оказался шедевром современной алкогольно-инженерной мысли. И все же ни разу после успешной демонстрации действия не беспокоили мы это чудо техники, так и покоится оно в своей коробке, не вытянув более ни одной пробки, забытое и заброшенное, нелюбимое.