Рыба, почувствовав изменение погоды, держалась на самом дне и, конечно, проголодалась. Так, что теперь, когда стихло, собралась силами и готова была бросаться на любую наживку: и на червя, и на хлебушек, и на мясо, а потом, когда сильно разрозниться, и на голый крючок.
Незаметно и непонятно, когда и откуда подкралось утро. Выгорел и выцвел черный бархат неба, зарозовели далёкие облака. Выглянуло умытое грозой солнце. С речки потянуло туманом. Трава взмокла от росы. Мирно плескалась рыба, поднявшаяся с глубины. Пахло парной землей и грозовыми разрядами.
Поплавок на воде несколько раз дрогнул, заплясал, запрыгал. Успокоился.
— Слышь, паря, брось баловство, — связанные мужики обратились к молоденькому деревенскому парнишке, с глупым выражением лица удившему на берегу. Одет рыжий вьюноша был во всё старенькое, но чистое, ладно пригнанное по росту: Распахнутый короткий кафтанец из тёмно зеленой крашенины, простая холстинная рубаха, вышитая красным по воротнику, груди и концам рукавов, белые онучи, ловко перевитые лыковыми оборками, свежие лапти с круговой подковыркой.
Пленники от волнения обливались потом. Дергали руками у себя за спиной. Пытались развязаться. Из носа одного из них темной струйкой шла кровь.
— Сдобрись, — попросил жилистый мужик, с умными глазами и большой, черной как у цыгана бородой. — Отпустил бы ты нас? Ну, какие мы, к Ёшкиной корове, разбойники? Сказываем тебе — плотники, мы. Вона вещи наши, струмент. Всё чин по чину. Идём в город, на работу наниматься. Я, Гаврила, а это, мой родной брат, Сидор. Карасевы, мы. Нас знает в окрестных селах каждая собака. Идём по делу, никого не трогаем. А тут, словно черт поманул… — мешок валяется, возле удочек, без присмотра. Посовещались, решили забрать потихоньку. То ж знал, что эн-то твоё?
Поплавок вновь начал танцы на воде. От него побежали круги во все стороны. Рыболов по-детски поджал губы, напрягся, готовясь подсечь клюнувшую рыбешку.
— Что ж ты лиходей, из-за мешка с барахлом теперяча будешь нас, добрых людей, жизни лишать? — громко произнес один из потерпевших.
— Ну хочешь, мы тебе на харчи соли отсыплем? — ещё громче вторил ему второй.
Молодец не дождавшись когда рыба полностью заглотит наживку, начал резво тащить её из-под воды. Рыба показалась на поверхности, сверкнула серебром и с плеском ушла под воду.
— Заткнулись оба, — расстроенно буркнул малолетний живодер, алчно насаживая длинного толстого червяка на крючок. Сморщился. Откусил половину червя. Брезгливо сплюнул. Закинул удилище. — Всю рыбу распугаете, к такой-то матери.
— Да окстись, человече, — погоревшие на воровстве не слушаясь приказа замолчать, продолжали громко возмущаться. — Не ловилась тутача ничаго отродясь. Вон, под те камушки пройти надо. Там, может и клюнет. А нас отпусти по-доброму. Не то кричать начнем! На помощь звать.
— Ещё как клевать будет, — приговаривал конопатый добродетель, не церемонясь, заталкивая тряпки в рот «пойманному улову». — Рыбку надо немного подкормить хлебцем. На подкормку она приплывёт сразу.
— А ещё! Рыбка тишину любит… — Особо ретивому пленнику он «нежно» добавил ногой в бок… — И спокойствие.
Пашка достал из мешка краюху хлеба. Стал потихоньку отламывать небольшие кусочки и бросать в воду, чуть приговаривая… — Ловись рыбка большая, очень большая и огромная.
Ветки кустарника чуть-чуть задвигались. Из-за листвы проявились лица нескольких чумазых ребятишек.
— Дядечка, угости хлебушком, — пискляво запросил самый старший.
— На, бери.
Из кустов, на приманку, показался маленький отощавший пацанёнок пяти — шести лет. За ним, держась друг за дружку, словно прицепные к локомотиву вагончики, вышли две девочки погодки в возрасте трех лет. Одет мальчонка был в перештопанную заплатами одежку, разбитые лапти. Девчушки были босы, в одних дырявых холщовых рубашках, до пупка. Чада молча уставились голодными глазами на протянутый кусок хлеба.
Пехота разломил ломать на три равные части, протянул карапузам.
— Рыбачишь? — с деловым видом произнёс сопливый «мужичок», через несколько минут после смачного чавканья и швырканья розовым облупившимся от солнца носом. И тут же переспросил, указывая на лежащих в стороне связанных мужиков. — А те, кто? Беглые али тати — лиходеи?
— Наживка, — на полном серьезе ответил рыбак. — Здесь говорят, только на них и клюёт.
Один из пленников громко застонал, испуганно заелозил, захрустел зубами.
— Брешут, — со знанием дела ответил «бывалый» знаток — рыбалов — профессионал. — Я бы ловил на червяков. И-и-и вон там, за камушками. Там рыба есть, точно. Мы с тятькой часто ловили, там.
— А вы, красавицы, — Пехота, махнул рукой на девонек «одетых в мини-бикини по пояс». — Откуда будете?
— Из Слабодкино, тутошние. От Тулы недалече, — за всех ответил мальчуган. — Я, Артамошка, старшой. А эт, сеструхи мои — малолетние Катька да Манька.
— А где же, люди добрые, ваши родители? Отчего спозаранку не сидится дома, с родней?