Еще один шанс

Снова замерло все до рассвета,
Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь.
Только слышно — на улице где-то
Одинокая бродит гармонь…[46]

— Что случилось? Что произошло? — недоумённо ветром понеслось по селу?

— Вы слышали? Вы слышали? Где-то, там, играет?

— Ась, что играет? Где?

Так не могли звучать пастушьи рожки, что играли на утренней заре или в лугах, когда найдет на пастуха лирическая минута. И не шутовские дудки, сопелки, трещотки бродячих скоморохов, что веселили народ по доброте души на ярмарках. И не военные барабаны стрельцов…

— Что это? Что это? Что это? — неслось со всех сторон.

— Гармонь, — сладким волнением отзывалось в ответ неизвестно слово.

— Гармонь. Гар-монь. ГАРМОНЬ! — пробуя на вкус сладкое, с душевным теплом новое слово, повторяли слушатели.

По селу медленно передвигались двое саней, каждые запряженные тройкой коней. На одних важно развалился заводной парнишонка с неизвестным музыкальным инструментом в окружении стайки молодых девчат в ярких платках.

Молодец лихо растянул — свел меха, пробежал пальцами по разноцветным кнопочкам, тряхнул кучерявым чубом выбивавшимся из под шапки и… вновь полилась чудесная музыка по округе. Девчата подхватили и звонко, с переливами начали новую песню…

Костры горят далекие, луна в реке купается,
А парень с милой девушкой на лавочке прощается.
А парень с милой девушкой на лавочке прощается.
Глаза у парня ясные, как угольки горящие…[47]

Переборы неизвестного инструмента играли причудливыми переливами, рассыпались серебром и звенели колокольчиками. Гармония вздыхала густым напевом, и выдыхала звуками тоски и надежды. Расправлялось задором, и сходилась в слезах тоски, и криках надежды…

Народ выходил, выползал, вылезал из вросших в морозную землю изб. Недоуменно оглядывался. Крестился. Разгибался. Выпрямлял сутулые спины. И словно зачарованный волшебной дудочкой Нильса шел за санями в сторону дома, где жила семья Никиты Голого локтя.

Музыкант всё усложнял и усложнял мелодию. Его пальцы с непостижимой быстротой скользили то вверх, то вниз, аккорды смешались в один буйный поток звуков. Казалось, зажмурь глаза, и покажется, что играет не один человек а несколько.[48]

— Господи, сподоби, своей милостью рабов грешных! — люди стали задавать вопросы, когда собрались возле избы старателя. — А, что сослучилось? Куды все идуть? Что сотряслось?

— Ой, худо! Горюшко — горькое! Горе? — недоуменно звучало с одной стороны толпы. Говорили слабым, упавшим голосом, примиряясь с неизбежностью выпавшего несчастья на простых, никем не защищённых сельчан.

— Наш кормилец, Иван Лукич проиграл семью Никиты в карты.

— Как же Никатка теперяча? Что будет с женушкой, с малыми детками? Помрут ведь убогие, кушать-то нечего! Зима лютая на дворе!

— Радость. Радость! Радость? — ответом шло с другого конца.

— Барин из Таганово Голому локтю за заслуги небольшой домик с амбаром да банькой подарил. Вот и радуются крещеные — новоселье.

— Слышали, тагановский помещик Локтю, сдуру, ради прихоти, здоровенную домину подарил и несколько лошадей! — народная молва тут же, на ходу увеличивала награду.

— Вот тебе и крест святой и пречистая богородица! Тьфу… — всё больше разрасталась барская благодарность к бывшему односельчанину. — Представляешь, купчине Воронцову вожжа в одно место попала… Бросил все дела, специально приехал из Москвы, выиграл в карты его самого и всю семью у нашего кормильца! А затем отстроил, этому босяку, здоровенные хоромы, подарил табун редких лошадушек, да есчо понагнал цельный табор голосистых красных девок, с песнями, собирать его в путь — дорожку! Вот, где справедливость на белом свете? Почему одним всё — другим ничего?

Возле небольшой избушки Голого локтя стояли двое саней. Кони, били копытами землю, фыркали и гремели бубенцами, украшенные разноцветными лентами, вьющимися на легком ветру. Сбруя лошадей пылала жаром начищенных медных блях и подвесок.

— Православные, — громко произнес Никита, завершив погрузку своего большого семейства в наряженные яркими лентами сани вместе с отощавшей от голода кошкой и коробочкой для домового.

— Приглашаю всех в Таганово! Ко мне, на новоселье! Прошу, люди добрые, на пир честной! Не откажите, будьте гостями…

И люди замерли от такой шальной новости, и, казалось, даже дыхания их не было слышно.

— Да, ещё несколько сундуков злата-серебра отсыпал… — продолжалось увеличение чудачеств странного помещика после паузы. — А иначе откель у Никитки такие деньжища? От пуза напоить да накормить два села?