Еще один шанс

Шум в кучке работников стоявших неподалеку от обеденного заведения разгорался всё громче. Кто-то уже перешел на крепкие выразительные словца, спецы в отрасли ремонта дорог начали толкаться, хватать друг друга за грудки.

Начальник строительного участка по-прежнему продолжал молча теребить пятернёй дремучую бороду.

Мужики около ямы шумят всё пуще: голоса крикливые, друг с дружкой сцепились, орут, слюнями брызжутся.

— Ватаман! Тьфу, ты, козла серого за ногу! — Трифан не вытерпел, сызнова влез в раздумья начальства.

— Так с ямой-то той, чаго делать? — активист-скандалист-заводила побагровел, выпрямился, смахнул пот со лба. — Засыпать али нет? Я вот, чаго думаю. А можна оставить её, к едреной занозе, как есть, а потом на обратном пути возьмём и кааак…

— Тришка, мать твою так рас пять через метёлку! Какого лешака ты тут шары пялишь? Лапти в руки, да дуй к мужикам мелкой рысью, кажи пусть ждут, чичас подойду и решим всё.

— Пощади, батюшка! — страдалица напомнила о себе, как только недовольный ямакопатель учесал от стола в сторону спорящих сотоварищей.

— Смилуйся, сердешный! — женщина вытянула руки в сторону большого и важного начальства.

— Ну, што тебе стоит с твоими лихими людишками сходить в набег, — голос её вновь наполнился страданием и болью. — Подкараулить его, где-нибудь вместе с прихвостнями. Да удавить всех до единого. Ведь простое дело для твоих робят, а Иван? Людишки сказывают у тебя отчаянные, злодей на злодее.

— Каки у меня робята? — Ванька Разбойник начал прибедняться по старой доброй традиции. — Лапти рваны, в голове мякиш… В кулаке кукиш… Раззявы! Яму, вона, закопать не могут!

— Тем более возьмись, — не отступала гостья. — Ужель, ты никогда не отказывался от кровяной потехи. Люди добрые сказывают о тебе много чаго! Тем более за хорошую плату. Их всего-то пять-семь душ.

— Не мели попусту, Пелагея! — выдохнул бывший лихой тать Ванька Разбойник, а ноне уважаемый человек, начальник строительной дорожной бригады, Большаков Иван Степанович.

— Не было такого никогда! Нет на моих руках крови. А если и сказывают про меня невесть что, то теперяча, я совсем другой человек. Зарекся я не выходить на «разбойную дорогу». Ноне я раблю по-другому. И не што не заставит меня отказаться от своего решения!

— А про то кем был! — хрипло выдавил бывший разбойник, и глаза его яро блеснули. Он сердито посмотрел на собеседницу.

— Ты не трепи языком, коли жизнь дорога! — собеседник страшно нахмурил густые смолянистые брови. Зрачки его глаз сузились до размеров острия иголки. — Кажешь про меня кому!!! И не ровен час найдут твое тело изъеденное червами в канаве или лесочке.

— Всё, разговор окончен, — грозный начальник дорог и тропинок важный командир поднялся изо стола.

— Авдотья, под мою ответственность, накорми гостью и пусть идёт с богом, — походя, бросил он повару и решительно пошел в сторону большой группы людей ожидавших его возле дороги.

Несчастная изнеможённо опустилась на лавку у ближайшего стола и зарыдала.

— Постой косатушка, не хнычь! — к страдалице подошла крупная баба в зеленом сарафане с запоном, с добродушным толстым лицом и большими румяными как медовые пряники щеками. Поставила деревянную чашку с горячими щами на стол. — Скажи лучше, как кличут тебя?

— Пелагея. А что тебе имя мое?

— Я вот, чаво кумекаю, Пелагея, — сердобольная работница кухни отломила гостье ломоть свежего хлеба, подала кружку кваса. Тайком осмотрелась кругом, не подслушивает ли кто. Перекрестилась. И тяжело вздохнув, произнесла. — Про печаль твою скорбную. Про бяду твою страшную! Вот каку думку думаю…

Она сглотнула. Прищурила глаза.

— Не к тому, ты обратилась бабанька со своим горюшком. Ой, не к тому!!!

— ???? — женщина внезапно умолкла. Смахнула последнюю слезу. Выпрямилась. — А к кому надоча?

Глава 28

Над залитым синью берегом оврага взошло и пригрело малиновое солнце. Ветра нет. Не шелохнутся, не двинутся зеленые сарафаны белоствольных березок и молоденьких дубков. Ещё голубеет обильная, рожденная из небытия ночи роса, упавшая пластами под тяжестью алмазных капель на поля, усланные лилово-красными цветами иван-чая, белыми лепестками ромашек, золотом зверобоя. Под деревьями, склонив головки, ещё дремлют синие колокольчики. Приятно пахнет похолодевшей травой, пылью на дороге, душистым туманом леса.

По проселочной дороге, в такую рань, едет подвода, на которой, локтем опираясь на обшитый мешковиной тюк, лежала взрослая женщина и рядом с ней, свесив с телеги босые ноги, сидели две молодые «скисшие» девчушки.

Лошадь, по мягкой едва накатанной землице, плетётся не торопясь, лениво, постоянно кому-то кланяется. Вдруг в далекой роще проснулась кукушка, начала отчитывать годы жизни.

— Даа! Свезло вам красавицы! — ожила бабка Лукерья, насчитав больше, нежели умела считать.

— Свезло, так свезло! — возница продолжила вздыхать. — Барин лично пригласил вас работать в Таганово. И главное: Цех построили новый. Работа интересная. Девчат набирают весёлых. Озорных. Не жизнь у вас теперяча будет, а малина! Эх, живи да радуйся. Мне бы так!