Еще один шанс

— Это номера блюд в столовой. Родненькие мои! — губы мечтательницы сами растягивались в улыбку. — Вы просто не представляете, какой по утрам открывается вид на восходящее солнышко. Большое, косматое, ровно нарисованное чудными красками. Встанешь у подоконника, откроешь оконце, вздохнешь глубоко — глубоко сладкий воздух дремучего леса и любуешься. Как же там хорошо, как красиво. Душа поёт и радуется! И ждёт чего-то хорошего, доброго… А ещё… Там… — поэтесса — прозаик желая продолжить перечень чудес в неведомой сказочной стране Таганово, внезапно обратила внимание на недоверчивые взгляды матери и старшей сестры.

— Не верите, да?

— Ох, Ульянка! — Дарья игриво вытянула губы. — Чевой-то ты заливаешь небылицы. Будто тебя не в вечное рабство продали, а замуж выдали за князя. И мелишь так, ась прожила всю жизнь не в завалившейся халупе, а во дворце. Сколько тебя помню, ты всегда была пришибленная на голову и разговаривала с кузнечиками. А теперяча уехала из дому всего-то месяц назад, а уже прям такая — сякая, вся дворянкой стала, нос от важности задрала! И слова сказываешь ненашенские: — хорошее, доброе. Так, шта знаем тебя. Спустись-ка на грешну землю. Со второго этажа! Да поведай всё как есть: Про жизнь вашу с Таней новую, про работу, да про Тагановского помещика изверга.

Сказительница не ожидала такой реакции на свое чувственное повествование.

— А я ей верю, — сопливая Аришка поддержала рассказчицу. Она недовольно ткнула локтем «Неверущую Фому» в бок. Скорчила ей страшную рожицу.

— И я, — поддержала её Катериана, молчавшая с самого начала разговора. Она пригладила свои волосы цвета соломы, нащупала короткую косичку. — Люди в церкви сказывают, случаются чудеса иногда.

— Дашка просто злюка-калюка, — мелкая егоза начала давать пояснения. Захлопала круглыми, широко раскрытыми глазами. — Потому шта вочерась не пришел ухожор ей-ный. Она ждала, бесилась. А он не пришёл. Вот, она и срывает злобу на всех. А так она верит во всё. Правда же, Дашуля?

— А вот и нет! — сестры начали перепираться.

— А вот и да! — мелкая задира снова сквасила лицо. — Ульяша, не останавливайся, сказывай далече про дворцы, царей, королей и ёжиков носастых. Дюже антиресно!

Мать сидела чуть в стороне от перепирающихся детей с застывшей улыбкой и молчала.

— Ах, так! Хорошо… — приезжая недовольно метнулась к своему вещевому мешку. Подняла и прижала его к груди.

— Хотела показать! Но! Чуть позже, — она начала говорить непонятные фразы. — Покажу сейчас. Вот, выдали, за хорошую работу. Вообще-то нам запрещено вывозить их из Таганово. Однако я потихоньку привезла. Как знала, не поверят мне здесь!

— Ждите, — девчушка стрелой вынырнула из избы. Побежала на сеновал.

Через несколько минут в избу вплыла, высоко подняв голову, расправив плечи, переодевшаяся царица-молодица-раскрасавица в невиданном доселе платье…[53]

Она сделала два шага по избе, крутанулась через левое плечо, как учили соседки по этажу. Поставила руки на талию. Снова повернулась, теперь уже в другую сторону. Подняла подбородок, расправила плечи.

— Вот! Все видели!!! Все рассмотрели! А у Танюшки, такое же, только синее!

Тишина коромыслом повисла в избе на долгое время. Любознательный паук успел переползти в углу с одного места на другое, дабы лучше видеть происходящее.

— Огось!!! — не соблюдая очередности в высказываниях, произнесла младшая сестрёнка. Ей первой удалось отбиться от столбника напавшего на всё женское население избушки. Её глаза стали огромными. — Видали!!! И это Улька ещё не сказывала про жениха! Представляю, что ждет нас впереди!!!

— Мама, — внезапно она повернулась в сторону родительницы и грозно произнесла. — Немедляча продай меня в Таганово! Я тожа-ма хочу платье такое!

Глава 29

Июнь 1688 года. Переславль-Залесский. Берег Плещеева озера. Место постройки потешного флота молодого царя Петра.

— Ох, боже праведный! Ох, дева пречистая! Ох, пресвятая богородица… — князь, боярин и воевода Борис Михайлович Прозоровский перекрестился. Молча уставился вдаль. На глаза накатилась слеза.

— Вот она и смертушка моя настаёт! Вот и всё, окончена жизнь! Пропал я. Погибла моя буйная головушка. Так подставил меня, так подставил, это ирод ненашенский! И откуда он только взялся, иуда, христопродавец, дьявол во плоти? Всю жизнь мне исковеркал, всю судьбу переломал!

Восходящее солнце золотым пожаром горело издали в верхних окнах монастырского купола. Далеко по округе малиновым звоном разливались голоса новых колоколов Троицкого Горецкого монастыря. Их звуки выматывали душу, оглушали и притупляли чувства. Чуть погодя ударили в большой колокол, потом в перебор, словно на праздник, весело заиграли, зазвонили во все колокола сразу.