– Я не называл. Просто сказал, что ты ловкий. Я не хотел тебя обидеть, – попытался сгладить ситуацию тот.
– Тихо, Тарзан, тихо, – Магомед обнял карлика, усадил обратно за стол, уговаривая: – Михо не подумал, у него не то слово вырвалось, он извиняется. Не нужно шуметь.
– Он – говно! А я – Бруно Аллегро! – бил тот себя в грудь. – Я умнее его в четырнадцать раз! Кто он такой? Никто! Я кассу делал! Меня вся Москва на руках носила! Меня бабы любят! Я шпионов за жопу ловил! Я все ходы и выходы знаю! А он меня обезьяной назвал! Он никто передо мной!
– Да, он никто. Ты прав, Тарзан. Никто. Но не надо волноваться. Завтра ты будешь на воле. А мы все останемся здесь, за колючей проволокой. Как звери! Разве это правильно?
За столом недовольно заворчали. Конечно, это было неправильно. Больше того – это было вопиющей несправедливостью.
– Вот я не должен тут быть, – продолжал Магомед. Зрачки его глаз расширились, на лбу выступил пот. – Раньше я бы не сидел за забором. Раньше мои родственники украли бы какого-нибудь важного начальника и на меня обменяли... Но время изменилось. Сейчас другие методы. Так что я еще немного посижу. А ты уже завтра выйдешь!
Водку быстро выпили, шулюм, курицу и антрекоты съели. Народ постепенно расходился.
За столом остались сидеть Магомед с Тарзаном да Поляк. Потом Черкес принес заныканную бутылку водки, снова наполнили кружки, снова начались задушевные разговоры. Поляк включил стоящий в углу телевизор, а там канал путешествий: то ли Индия, то ли Непал. Пальмы, короче, девушки. Разговоры на какое-то время смолкли, даже Тарзан угомонился. За снежной пеленой помех на экране проглядывала другая, красивая и беззаботная жизнь.
– Вот выйду отсюда, заберу свою долю в общаке, забурюсь на острова, – тихо проговорил Поляк. – Куплю себе виллу, телок первоклассных позову, выпивки накуплю и жратвы. Круглый год буду пьяный с голой жопой ходить, из моря не вылезать.
– Утонешь там, пьяный, – сказал Магомед.
– Ничего, телки рядом, спасут.
– Ага. Сперва долю из общака отстегнут, а потом бабы тебя спасать кинутся... Мечтать не вредно, Поляк.
– А чего? Мне обещали. Я правильно повел себя, людей не сдал, все честь по чести. Пацаны слово дали: на выходе меня роскошный эскорт будет ждать и чемодан с баблом. В твердой валюте, как говорится...
– Давно пропили твой чемодан, Поляк. Твои люди – дешевки, шакалы. Я знаю, о чем говорю. Таким веры нет. Если они и приедут тебя встречать, то только вот так...
Магомед сложил пальцы пистолетом и направил в лицо Поляку.
– Тогда ты точно никого не сдашь. Никогда. И будешь дешевый и сердитый, очень выгодный.
Поляк набычился и молчал, не смея возразить. Магомед не любит, когда с ним вступают в спор. По крайней мере такие, как Поляк.
– А вот у Тарзана все будет достойно, – сказал Магомед. – Завтра встретят его хорошие люди, не шакалы какой-нибудь. На дорогих тачках. Ни в чем отказа ему не будет. Повезут в хороший ресторан. Устроят в хороший дом. Деньги дадут. Позаботятся про все, как положено. Я, Магомед, свое слово даю. И телки будут, и выпивка, и даже острова. Ты хочешь поехать на острова, Тарзан?
– В гробу я видал эти острова! – фыркнул Тарзан, продолжая смотреть в телевизор. – Мне и здесь хорошо!
Магомед рассмеялся – громко, от души. Поляк тоже попытался натянуть на лицо улыбку, хотя ему было както не до смеха. Он не понимал – то ли Магомед издевается над карликом, то ли всерьез собрался ублажать его, словно принца какого, и терпеть его капризы.
– Так, может, останешься с нами, а, Тарзан? – прищурился Магомед.
– А чего тут делать? – карлик пожал плечами. – Да мне пофиг вообще. Где хочу, там живу. Я отсюда раз сто бежать мог, только не захотел. Привык, и все такое. Мне везде хорошо, хоть здесь, хоть на островах. Потому что я никого не боюсь.
– Это правильно, Тарзан, – согласился Магомед. – Поэтому я хочу показать тебе, что такое кавказский гостеприимство.
Поляк слушал их и кусал губы. Он ничего не понимал. И завидовал. Ох, как завидовал он Тарзану!..
В 7-30 утра, когда заключенные выходили на работу, на вахту доставили маленького, словно урезанного в два раза, большеголового человечка с еле наметившейся шкиперской бородкой. Он был одет в мятые брюки и грязную распахнутую телогрейку, которая сидела на нем, как длинное пальто. Под телогрейкой виднелась футболка с низким треугольным вырезом, какие давно уже не носят, даже в секонд-хенде таких не найдешь. В этой одежде Тарзана когда-то, очень давно, задержали после драки в одной из московских пивных. Двое его недругов остались калеками, ну а Тарзану достались восемь лет колонии и небрежно замытое темное пятно на футболке. И не разобрать уже – кровь это, или пиво, или, скажем, компот.
– Геннадий Кульбаш? – взглянул из-под бровей дежурный, сверяя лицо стоящего перед ним человечка с карточкой на справке об освобождении.
На этом лице появилось упрямое выражение, с каким Тарзан обычно орал: «Я – Бруно Аллегро! Я – звезда! Я – человек-ядро! А ты кто?» Но на этот раз он сдержался.