– Кульбаш, Кульбаш, не видишь, что ли? – проворчал он. – Давай сюда бумаги, и поставим точку в этом гнилом деле.
Лейтенант через окошко протянул ему прозрачный пакет с документами и личными вещами. Собственно, вещей было только две: дешевая зажигалка и ключ от циркового вагончика, который давным-давно уехал и неизвестно где находится.
– Больше не бузи, Кульбаш, – сказал дежурный. – И успехов тебе на воле.
– Будь здоров, дылда, – ответил Тарзан.
Он небрежно рассовал содержимое пакета по карманам, толкнул ногой дверь контрольного пункта и вышел прочь.
Воля.
Чахлый тополь напротив КПП. У ворот толкутся четверо освобожденных, переминаются с ноги на ногу, разговаривают о чем-то, вроде как боятся разойтись и по-одному окунуться в непривычный и сложный мир, где их никто не ждет.
Грунтовая дорога, в которой, словно золотые самородки в долине реки Клондайк, попадаются куски разбитого асфальта. По правую руку от Тарзана, километрах в двух по дороге, – серые шиферные крыши поселка, где живет часть личного состава колонии...
А по левую руку стоят два черных «БМВ», похожих на породистых немецких догов, совсем не вписывающихся в этот унылый пейзаж. Дверь одной из машин открылась, оттуда вышел человек, чем-то похожий на Магомеда, только моложе. На его лице выделялись такие же, буквой «Т», сросшиеся брови и крупный кавказский нос. Человек подошел к Тарзану, протянул крепкую ладонь.
– Меня зовут Тимур. Мага велел встретить тебя и позаботиться обо всем. Поедем в мой дом, хлеб-соль кушать. Ты мой гость. Отдохнешь, сил наберешься, а потом посадим тебя в самолет и отправим в Москву.
Тарзан оценивающе осмотрел кавказца, потом перевел взгляд на машины.
Заднее окно второго «БМВ» отъехало вниз, выпустив наружу пульсирующие, возбуждающие звуки музыки. Из салона показалось миловидное девичье лицо.
– Ой, девчонки! Он такой милый! И такой грустный! – взвизгнул тонкий голос. – Садись к нам, мужичок! Мы тебя развеселим!
Тарзан довольно хмыкнул, пожал, наконец, протянутую руку и крикнул девчонкам:
– Ну, мочалки, вам придется постараться!..
Четверо освобожденных зеков, все из «черной масти», открыв рты, с завистью смотрели, как карлик нырнул в комфортабельный салон шикарной машины, откуда тут же выплеснулись женские взвизгивания и циничный смех. Черные «БМВ», раскачиваясь на ухабах, покатились в сторону города, постепенно набирая скорость. Блатные с завистью смотрели им вслед.
Глава 5
Диггер-готы
– Димочка? Ты куда-то собрался?
– Мне надо по делам, мама.
Черные «рэнглеры», пурпурный свитер с капюшоном. Белый грим на лицо он сегодня не накладывал, глаза тушью не обводил.
Мать застыла в скорбной позе посреди коридора.
– Что значит «надо?» А ужин?
– Потом. Мне лекции переписать.
– На ночь глядя?
– Ага.
– Ты хочешь, чтобы тебе опять разбили нос? Вдруг тебе опять попадется этот Лишай?!
Черный плащ «ван хельсинг». Высокие армейские ботинки на рифленой подошве.
– Отец!! – она повернулась в сторону гостиной. Тон из разговорного перетек в патетический, каким перед расстрелом читают стихи про Родину-мать. – Отец, выйди-ка! Он опять к этим «Исчадиям Ада» собрался!..
– Не надо так орать, – прогудел из гостиной Михаил Семеныч Поликарпов, бывший директор металлобазы Москомцентра.
Он вышел в коридор с противоположной стороны, но дальше не двинулся и занял позицию в районе собственной штрафной. Сложив руки на груди (точнее, уложив их на живот), он наблюдал, как его 19-летний сын управляется со сложной шнуровкой.
– Если бы носил нормальные человеческие туфли, был бы уже далеко, – заметил он.
В конце концов Рыба просто сунул концы шнурков за голенища и выпрямился. Длинный плащ застегнул на одну, предпоследнюю, пуговицу – так носят «тру готы», т.е. настоящие готы, имеющие право посвящать новичков.
Мать что-то вдруг увидела. Округлились глаза. Она подскочила к Рыбе, схватила его за руки.
– Дима! У тебя ногти черные! Это грибок!
Рыбе стало смешно.
– Всего только лак, мама. Называется «глубокий черный». Все. Я пошел.
Он высвободил руку, отодвинул мать в сторонку и открыл входную дверь.
– Ты никуда не пойдешь! – она опять включила свой патефон. – Ты ведь обещал! Ты обещал нам! Оте-ец!
В смысле, сделай же что-нибудь. Ты же мужчина. Рыба посмотрел на отца. Тот все давно понял и продолжал дриблинговать на своей половине. Ничья его вполне устраивала.
– Пока. Не волнуйтесь, – сказал Рыба и вышел.
В отгороженном коридоре он достал с фанерного шкафчика полуметровую цепь и осторожно, чтобы не звенеть, сложил и сунул в глубокий карман. И тут же пожалел, что надел плащ – «закидываться» неудобно, да и перепачкается... Неужели захотел перед девчонкой пофорсить? Да нет, оно само так получилось... Вот старые газеты, надо прихватить с собой, ага, вот и пакет подходящий...