О ее кончине, кроме меня, горевали слуги, которые уважали (хотя и боялись) суровую, но справедливую мисс Колтрон. А вот Зоя, моя матушка, казалось, не заметила ее кончины. За годы, проведенные в Лондоне, она разительно переменилась. Шло время, и она не молодела, появлялись новые звезды на балетных подмостках, но она никак не могла смириться ни с одним, ни с другим. Зоя тщательным образом скрывала свой истинный возраст. Она даже уволила одну из служанок за то, что та проболталась журналистам, каким образом великая Орлова поддерживает себя в тонусе.
В год смерти мисс Колтрон Зое исполнился сорок один, и она прекрасно знала: ее время как великой балерины бесповоротно прошло. Но она не хотела мириться с этим. Моя приемная матушка проводила около балетного станка по пять, а то и семь часов в день, и надо признать, ее фигура оставалась по-прежнему тонкой и гибкой, как у юной девицы. Но наряду с занятиями она предавалась кутежам, считая, что, как и раньше, в состоянии праздновать всю ночь напролет, а потом пребывать в отличной форме. Увы, это было не так.
Чтобы скрыть проявления старости, она обращалась в институты красоты, которых было так много в послевоенном Лондоне. На Зое испробовали последние достижения косметической хирургии, но не смогли повернуть время вспять. Самое ужасное и несправедливое, что и пора классического балета окончательно ушла — всеобщий интерес возбуждали новомодные танцы и выступления молодых див наподобие Джозефины Бейкер.
А о Зое Орловой стали забывать. Ее все реже и реже приглашали выступить, газеты более не печатали ее фотографии ни на первой, ни на второй, ни даже на последней полосе. А если и появлялась статья, то в связи с очередным скандалом: моя матушка вбила себе в голову, что должна поддерживать интерес посредством постоянной смены любовников. Это, в самом деле, было интересно и для репортеров, и для публики, но уничтожало ее репутацию.
Я понимала, что Зоя страдает, однако у меня не было возможности высказать ей свои мысли и чувства. Заметив, что из милого шаловливого ребенка я превращаюсь в девушку, она почему-то принялась ревновать, видимо, полагая, что в мире все лишено справедливости: она стареет, меня же природа наделяет красотой. Зоя сделалась крайне капризной, но если раньше она после очередного припадка призывала меня к себе и, покрывая поцелуями, просила прощения, то ныне подобное стало лишь воспоминанием. Я сделалась мишенью для ее злых шуток, на мне она срывала плохое настроение, в котором пребывала практически всегда. А однажды, заметив, как я разговариваю с пожилым господином, бывшим министром лондонского кабинета, ее любовником, она закатила грандиозную сцену, всерьез заявив, что я пытаюсь отбить у нее ухажера.
Затем Зое пришла в голову идея сослать меня в интернат, хотя раньше она всегда твердила, что ни за что не расстанется со мной. Моя приемная мать выбрала самый строгий и как можно дальше от Лондона. Туда меня и отправили. Директриса и воспитательница интерната оказались злобными мегерами, что только сплотило нас, воспитанниц, и сделало верными подругами.
Именно там, в интернате, меня вновь, после долгого перерыва, начали посещать видения. Главной темой очередного была Зоя. Я отчетливо видела ее лежащей на персидском ковре, с головой, странно повернутой набок, в пеньюаре цвета шафрана. Над ней склонялся господин с роскошными седыми усами, в черном костюме, а в галстуке у него сияла рубиновая булавка. Он прикасался к лицу Зои, а затем в страхе отступал. Балерина была мертва, на что указывали кровавые пятна у нее на груди и кинжал с витой ручкой, лежавший на ковре, около ног странного господина.
К тому времени я прочла много книг и имела возможность поразмыслить над тем, какова природа моих видений. Я не считала их даром Божьим, а придерживалась иной точки зрения, объяснявшей сей феномен тем, что некоторые из людей, подобно радиоприемникам, в состоянии принимать волны, идущие от своих собратьев. То, что мне видятся иногда события, еще не произошедшие, согласовывалось с новейшей теорией времени и пространства: ведь если рассматривать время не как прямую, а как круг или как иную, гораздо более сложную фигуру, то становится понятно, отчего я узнаю о некоторых событиях до того, как они произошли. Не исключено, что они уже имели место, просто в ином мире, который, как две капли воды, похож на наш. Видения не были мистическими откровениями, а всего лишь еще не изученным природным феноменом. Ведь когда-то и электрический свет, и перемещение по воздуху или под водой считали дьявольским наваждением, и только прогресс техники и мысли позволил нам по-иному, рационально взглянуть на удивительные вещи и явления.
Однако я знала, что не все люди придерживаются подобной точки зрения, предрассудки хорошо укоренились в сознании, поэтому предпочитала особо не распространяться о своих видениях. Не знала о них и Зоя. То была наша совместная с мисс Колтрон тайна. А после кончины гувернантки никто, кроме меня самой, не был в курсе того, что я обладаю этим редким даром.