Еще одна сказка барда Бидля

А Невилл аккуратно прицеливается, и его стрела по самое оперение входит мне в бедро. Даже во сне я чувствую боль, но совершенно не ощущаю никакой обиды на Невилла. Я знаю, что все идет так, как положено. И он отходит, напоследок приветливо кивая мне и удовлетворенно глядя, как из раны на моем бедре сочится кровь. Его место занимает Джинни, встряхивая рыжими прядями, прищуривает один глаз, тщательно выцеливая, и, уже отпуская тетиву, несколько капризно произносит:

- Гарри, ты в прошлом году обещал принести мне из Хогсмида поющих сахарных петушков. Забыл?

И она выпускает стрелу, которая вонзается мне в ногу чуть выше колена. На Джинни розовая ветровка, а на открытой шее поблескивает серебряная цепочка с фигуркой единорога.

- Я обязательно куплю их в следующий раз, Джинни, обещаю, - произношу я во сне синеющими губами.

Ее сменяет Луна, глядя одновременно и на меня, и сквозь меня, она стреляет, почти не целясь, но все равно ее стрела попадает мне точно в плечо, намертво пригвождая меня к дереву.

- На Рождество, Гарри, папа пришлет мне в подарок амулеты, защищающие от мозгошмыгов. Хочешь, я подарю тебе один?

- Конечно, да, Луна, - я одобрительно ей улыбаюсь, ведь выстрел у нее вышел хоть куда, хоть она и не целилась.

Затем на месте стрелков поочередно оказываются Симус, Чжоу, а за ней Лаванда. И каждый из них находит пару слов для меня, прежде чем сделать свой выстрел.

- Почему ты не берешь меня в команду, Гарри? - спрашивает Симус, прежде чем всадить стрелу мне под ребра.

- Ты плохо летаешь, - равнодушно говорю я.

- Кстати, а ты плохо целуешься, - улыбается мне Чжоу, и я вижу, как древко входит мне в грудь, аккуратно под правым соском.

- Гарри, когда ты швыряешься заклятиями на уроке, будь, пожалуйста, повнимательней, - обиженно говорит Лаванда, лихо сдувает челку со лба и выпускает стрелу, поражающую мое левое предплечье.

- Я постараюсь, Лаванда, я и вправду не хотел, - торопливо извиняюсь я.

Пот застилает мне глаза, я вижу, как его капельки, мешаясь с кровью, блестят на моих животе и груди.

И вот, наконец, ко мне приближается Рон, нерешительно накладывая стрелу на тетиву. Ему как-то неловко двигаться, и мне хочется его приободрить. Сказать ему, чтоб он не боялся, что сегодня все делают то, что должно, поэтому здесь нет ни добра, ни зла, ни дружбы, ни любви, ни предательства. Просто Поттер должен умереть от рук тех, кто ему дорог, предварительно простив и простившись.

- Гарри, а ты помнишь, как я в прошлом году съел твои конфеты, а в них была амортенция? - Он смотрит на меня таким любящим собачьим взглядом и тщательно целится, выбирая место на моей груди.

- Да, - я собираю последние силы, чтобы ему ответить, - а потом ты выпил отравленную медовуху у Слагхорна. Конечно, я все помню.

Последней подходит Гермиона, она очень сосредоточена, даже закусила губу, видимо, боясь ошибиться. Но с такого расстояния не попасть невозможно.

- Гарри, а ты знаешь, как будет по-латыни «истина»? - спрашивает она очень строго.

- Veritas, - шепчу я, чувствуя, как ее стрела вонзается мне в живот.

А потом они все расходятся, разбиваясь на парочки или небольшие группки, некоторые оборачиваются и машут мне рукой на прощание.

Я смотрю на солнце, стоящее уже довольно высоко, на кроны деревьев во дворе, пронизанные светом, на пот и кровь, покрывающие мое тело, и чувствую, как жизнь вытекает из меня с каждым ударом сердца, медленно и неотвратимо. И из моих глаз текут слезы, тоже очень медленно, но они так и не достигают подбородка, застывая на щеках крохотными льдинками. Словно драгоценности.

А потом я вижу ЕГО. Он стоит в одной из арок в дальнем конце двора. Только сегодня он весь закован в латы, а рука его, тоже в латной рукавице, сжимает алебарду. И в тот момент, когда последний из стрелявших в меня покидает дворик, он лениво, одним движением, отталкивается от камней, из которых выложен арочный проем, и неторопливо направляется ко мне. Мне кажется, его волосы не блестят на солнце - вся его фигура будто поглощает свет. Его темные глаза совсем близко, он внимательно смотрит на меня, чуть заметно качает головой, снимает с правой руки латную рукавицу и очень медленно, чуть нажимая, проводит большим пальцем по моим губам, на которых уже выступила кровь…

Я просыпаюсь, судорожно пытаясь дышать, и, кажется, кричу, но тут же утыкаюсь в подушку, боясь быть услышанным. Сердце мое бешено колотится, я весь в поту, как и во сне. Я зажигаю свечи, не сомневаясь, что обнаружу на теле раны и кровь, но ничего нет. Я сажусь на постели и пытаюсь дышать на счет, чтобы успокоиться… Я даже боюсь подумать о том, что же на самом деле может означать мой сон. Но смысл его, такой ясный и не допускающий сомнений, не прячется от меня. Он открывается мне легко, как картинка в детской книжке. Я гоню его от себя, но он не желает уходить, не мешается с сигаретным дымом, который я торопливо выдыхаю в окно, не смывается в ванной, когда я пытаюсь очиститься от него, бросая в лицо пригоршнями холодную воду.