Наконец я поднимаю голову и смотрю на свое отражение в зеркале, спокойно всматриваясь в зеленые глаза с темными прожилками. Мое лицо со шрамом… И горько улыбаюсь. Такие сны не пересказывают друзьям. Для их толкования не требуется Трелони. Я ясно вижу сейчас путь, который меня ожидает, и я не должен отводить взгляд. Как мне прожить оставшееся время с этим знанием? Трудно сказать, наверное, как-то можно. Только заснуть вот сейчас с этим невозможно, это ясно, поэтому я накидываю халат и спускаюсь вниз.
В прихожей довольно темно, но горит несколько свечей, тускло освещая мозаику со Святым Граалем. Игра красок сейчас не кажется яркой, она представляется мне струящимся мягким светом, ручьями сходящимся к самой чаше, мерцающей серебристо-белым. Я сижу на предпоследней ступеньке лестницы, неподвижно, очень долго, просто глядя на текучие нежные краски и свечение чаши. Моя жизнь все больше и больше состоит из символов, которые я с легкостью узнаю и читаю повсюду, она больше не принадлежит мне, она просто совокупность фигур причудливого танца, который я неумело исполняю на голой ярко освещенной сцене. Я один, думаю я, один приходит человек в этот мир и один уходит, и никто не может разделить его ношу. Моя ноша пригибает меня почти до земли. Я один… Я должен умереть…а все будут радостно махать мне и улыбаться и никогда не увидят слез, которые сразу становятся крохотными льдинками, словно хрусталь…
И вдруг, уже в полной мере ощутив себя странником в ледяной пустоши, я понимаю, что к моему боку прижимается живое существо, его лапки теребят меня за локоть, а тоненький писклявый голосок что-то торопливо объясняет. Блейки? Почему он пришел ко мне? Он что, понял, о чем я думаю? Что он говорит мне?
- Блейки, я не понимаю, - у меня, наверное, безумный отсутствующий взгляд, потому что Блейки удрученно качает головой, а потом медленно, тщательно подбирая слова, пытается объяснить мне по-английски то, о чем только что так красноречиво говорил на своем языке.
- Смерть нет! - и он важно поднимает вверх палец. - Смерть нет, Госпожа есть. Не должен бояться.
Я почему-то понимаю, что он хочет мне сказать, и равнодушно отвечаю:
- А я и не боюсь.
Но он недоверчиво качает головой, показывая, что не верит мне. И обхватывает меня обеими лапами за локоть, прижимается к плечу лохматой головой, будто пытаясь согреть меня. И я сам не знаю отчего, может быть, просто уверен, что Блейки ничего не поймет из моего объяснения на полупонятном ему английском, рассказываю ему свой сон, весь-весь, в подробностях, не утаивая ничего. Потому что такие сны не рассказывают близким. И когда я заканчиваю, он по-прежнему жмется ко мне и тихонько раскачивается. Мне даже кажется, что он думает вовлечь в это покачивание и меня. Может быть, я представляюсь ему ребенком, увидевшим дурной сон. А потом он провожает меня наверх, до самой постели, виновато протягивает мне зелье, которое я выпиваю без всяких разговоров. Потому что я должен спать, потому что я должен быть в строю, пока не найден последний крестраж, потому что я должен жить, пока не придет время умирать.
Я просыпаюсь очень рано утром, даже несмотря на то, как отвратительно провел эту ночь. Я абсолютно собран. Мне кажется, в каком-то кино я видел что-то о рыцаре, который облачается перед турниром - неспешно, сосредоточенно. Чистая белая рубашка до колен, нательный крест, подкольчужник, кольчуга, латы, шлем… Тьфу, конечно, нет - футболка, свитер, джинсы. И вместо креста амулет времени. И меча нет - просто обычная сумка, которую я перекидываю через плечо.
За столом я почти не ем, даже под строгим взглядом Снейпа.
- Я не хочу, сэр, - просто говорю я ему.
И как ни странно, он не настаивает.
Мы одеваемся, открывать портал вновь предстоит Гермионе, потому что Снейп торопится, даже предупреждает, что покинет нас, как только мы достигнем холма. И мы стоим на продуваемой всеми ветрами плоской вершине, по щиколотку в снегу - все четверо, теперь уже в последний раз. И Снейп, совершенно неожиданно, протягивает руку Рону, потом Герми. Я жду, когда очередь дойдет и до меня, но он отчего-то медлит.
- Удачи вам, - тихо произносит он.
А потом, прощаясь и благословляя, кладет мне руку на плечо, и я чувствую тяжесть его латной рукавицы.
Он исчезает, словно растворяясь в воздухе, но спустя минуту я отчего-то вижу его, далеко, но очень-очень четко на дороге, пересекающей долину. Где-то за ее изгибом, судя по пейзажу, должен быть его дом, но не пешком же он туда собирается? За моей спиной Рон с Герми возятся с костром, Рон тащит хворост, Герми раскладывает в нужном порядке пучки трав.
- Гарри, ты что там увидел?