Еще одна темная половина

Он, не отрываясь, смотрел на своего друга и врага, и если бы я не боялась схлопотать за такие мысли, я бы подумала, что ему хочется плакать.

4.6. Последняя ночь

Марий приоткрыл входную дверь, встал в проеме, откинув голову.

Закрыл глаза и втянул носом воздух:

— Северный ветер. Отлично.

Он скрестил руки на груди и едва слышно затянул какую-то мелодию. Он не сколько проговаривал слова, хотя они там были, сколько вымурлыкивал ее из самой глубины горла, как кот.

Я как завороженная смотрела на него.

— Он ведь… это же… — я обернулась к Люцию.

— Да, это вампирская песнь. Одна из разновидностей. Очень старая.

Люций шепотом пропел несколько слов, но Марий быстро зыркнул на него. Тот усмехнулся, показав клыки, но мешать больше не стал.

Пусть этот болгарский вампир делает, что хочет. У него явно свои планы.

Тем временем Демон одним движением сорвал со Златицы ее платье. Он все еще был немного не в себе и выглядел как дикарь. Он вообще, кажется, не до конца понимал, что происходит. Единственное, что его сейчас интересовало — женское тело в его руках.

Неважно было, что на полу каменная пыль и осколки люстры.

Все равно, что за ним наблюдают.

Его смуглые руки шарили по бедрам Златицы, месили и мяли ее грудь, сжимали тугую плоть, оставляя красные следы на белоснежной коже. Она ничуть не возражала, наоборот — раскидывалась перед ним бесстыдно и покорно, раздвигая ноги и обнимая руками за шею.

Она притянула его голову к своей груди, будто собираясь кормить молоком, как большого младенца. И Демон действительно закусил ее сосок — только вместо молока потекла кровь, которую он жадно слизывал с кожи. Его член давно встал, но он как будто забыл, что положено делать и теперь только задевал им бедра Златицы, вздрагивал и бесцельно терся, потом снова отвлекался и терял источник удовольствия, не понимая, что делает.

Мне было жутковато на это смотреть, но вампирша смеялась и целовала Демона, словно все было в порядке. В конце концов она сама направила его в себя — он скользнул внутрь и громко застонал, распахивая черные глаза. На лице было написано изумление.

Она приподняла бедра, помогая ему входить глубже, и вновь опустила, давая выйти. Но Демон уже и сам уловил принцип. С громким рычанием он впился в ее шею зубами и оперевшись ладонями прямо на осколки на полу, принялся вбиваться в ее тело быстро, беспорядочно, почти не держа темп.

Но Златица вскрикивала каждый раз, когда он входил до конца — и как-то сумела наладить ритмичность движений. Закинула ноги ему на пояс, обняла руками — и теперь было самое время отвернуться, потому что приличные люди не подглядывают.

Но кто тут был человек, в самом деле?

Разве что я.

Но меня это зрелище притягивало почему-то даже сильнее, чем Люция. Он отошел к Марию, ждать тех, кого призовет вампирская песнь. А я стояла и смотрела, как Демон трахает свою вторую половину. Жадно и голодно — словно это было необходимо ему для выживания. Его дыхание все учащалось, хлюпающие звуки и шлепки тел разносились на весь холл, Златица стонала уже непрерывно — и все чаще и ритмичнее, пока вдруг не выгнулась под ним в судороге, а голос ее не взлетел под потолок в переливчатом крике.

— Какая она у тебя крикунья, — прокомментировал Люций, тоже прислоняясь к двери рядом с Марием.

— Хочешь ее сегодня? — спросил Марий, который больше не пел, а, щурясь, всматривался в темноту на улице.

— У меня своя есть.

Марий посмотрел на него как-то странно. Перевел взгляд на меня. Пожал плечами и никак не прокомментировал.

В этот момент на дорожке у дома появилась первая девушка. Лет двадцати пяти, в обычных джинсах и футболке, пыльных кроссовках и с высоким хвостом на макушке. Настолько ничем не примечательная, что я бы не обратила на нее внимания, встретив где-нибудь в кофейне. Но сейчас, после слов Мария про отчаявшихся и одиноких, я присмотрелась к ней получше. К тому, насколько она на самом деле непримечательная. Нарочито, ненормально, будто тщательно тестировала каждый штрих, подбирая их так, чтобы не выделяться из толпы.

— Иди сюда, — голос Мария журчит той характерной восточноевропейской теплотой, которой нет в других, более красивых, но менее уютных мужчинах.

Девушка подходит к нему — ее глаза совершенно ясные и чистые, будто и нет никакого колдовства. Только почему-то она не замечает Люция рядом, а Люция сложно не заметить с его внешностью! И криков в доме — тоже будто не слышит.

— Раздевайся.

Она тянет вверх свою футболку, оставаясь в скромном бюстгальтере телесного цвета без кружев и украшений, скидывает кроссовки — Марий делает к ней шаг и, пока она непослушными пальцами расстегивает джинсы, спускает лямку с плеча, касается губами кожи, а чуткие пальцы высвобождают грудь.

Девушка едва слышно стонет, запрокидывая голову и дрожа, и с трудом справляется с железной молнией на ширинке. А дальше уже не может.

Руки ее падают вдоль тела, и Марию приходится не только облизывать ее соски и расстегивать лифчик окончательно, но и тянуть вниз туго сидящие джинсы вместе с простыми хлопковыми трусиками.