Напряжение нарастало. Заболела голова. Она знала, что не успокоится, не ляжет спать, а будет ходить по квартире, как лев в клетке, и ждать, ждать, ждать до утра, весь день, и еще ночь,... пока он не придет. И только, когда головная боль стала совсем невыносимой, а рука опять потянулась к сигаретам, раздался осторожный звонок. Она молнией метнулась к двери...
Пока ребята спускались по лестнице, Ирина, не переставая, что-то бубнила себе под нос. Но, когда уже вышли из подъезда, Татьяна не выдержала и сказала ей раздраженно:
- Ну хватит, Ира! Что ты все, как маленький невоспитанный ребенок! Пора уже научиться вести себя, как следует!
- А как следует? - взорвалась Ира. - Как твоя новая подружка? Старая уже стала плохая? Вот увидишь - она еще себя покажет, она еще тебе устроит...
- Замолчи! - не выдержал Саша.
- Все, все. Разбежались по домам, - вмешался и Андрей. - Пока, Санек.
Он быстро зашагал вперед, увлекая за собой Татьяну, а Александр потащил свою упирающуюся спутницу в другую сторону. Андрей с Татьяной молча дошли до ее дома, молча же поднялись на четвертый этаж, у дверей квартиры остановились.
- А все же вечер был замечательный, не правда ли? - сказал Андрей, глядя Татьяне прямо в глаза.
- Ага, - кисло отозвалась она и отвела взгляд.
- Не расстраивайся, думай только о хорошем, и все будет хорошо, - он слегка приобнял ее за плечи и поцеловал в щечку. - Спокойной ночи, сестренка.
- Спокойной ночи, "братик", - с усмешкой ответила Таня.
"Значит все-таки только "сестренка", - подумала она и вздохнула: - "Может Лене повезет больше?"
Выйдя из подъезда, Андрей остановился.
"Бежать, бежать скорее к ней, к моей королеве! Но надо зайти домой, успокоить мать, если она еще не спит".
Благо, его дом находился напротив. Узнать, спит или нет его мать, по окнам было невозможно: на окнах были очень плотные шторы. Андрей поднялся на второй этаж, осторожно открыл ключом дверь. В квартире стояла тишина и темнота, только в прихожей горел тусклый ночник, который мать оставляла специально для него, Андрея, чтоб он, придя поздно, не наткнулся на что-либо в темноте. Он разулся, на цыпочках прошел в гостиную, осторожно заглянул в спальню: света не было, значит, мать спала. На кухне он включил свет: на столе под салфеткой стоял оставленный матерью ужин. Старясь не шуметь, переложил продукты в холодильник, посуду убрал в мойку, сделал все так, будто он поужинал. Затем вернулся в прихожую, выключил ночник и тихо вышел.
Вниз с лестницы, на улицу, затем всю дорогу он летел, как на крыльях. Но у самого дома чуть не столкнулся с каким-то мужчиной. Он пригляделся и... узнал в нем того парня, что приходил к Елене. Похоже, он направлялся туда же.
Тимур тоже его узнал...
Уйдя от Елены "не солоно хлебавши", он сдержал слово. Он не ушел, сел на дальнюю скамейку во дворе и решил ждать. Он курил, думал и постепенно трезвел.
"Хорошо, что дождь закончился, и ветра нет, иначе продрог бы до костей. Но я все равно дождусь, когда этот бугай уйдет, и поговорю с ней начистоту".
Весь месяц он не находил себе места. Сказать, что раньше, он часто вспоминал ее? Так нет. Но эта умная и гордая девчонка давно сидела занозой у него где-то в очень дальнем уголке сердца. Эта заноза не мешала ему жить, как хочется. Но иногда саднила, напоминала о себе, хоть и редко.
Он всегда отчетливо помнил, как она появилась в его классе: худенькая, высокая, с пшеничными густыми волосами, с бархатными карими глазами без следа какой-либо косметики, хотя многие девчонки в классе уже подкрашивались, и с шикарными ногами - длинными, стройными, загорелыми. Он сразу неприминул ей это сказать. Она покраснела и, ничего не ответив, бросила на него презрительный испепеляющий взгляд, ее карие глаза почернели. "Ведьма" - подумал тогда Тимур, но с тех пор точеные ножки и бархатные глазки прочно засели в его сердце.
Девчонка оказалась умной, с недюжинным интеллектом и тонким чувством юмора. Она быстро заслужила уважение, как учителей, так и учеников. Он не знает, как девчонки, но пацаны ее уважали. Было в ней что-то этакое! Вроде, "своя в доску": и списать могла дать, и подсказать на уроке, и анекдот новенький из России рассказать, а, если попросят, никому не отказывала объяснить задачку или теорему какую-нибудь, будет терпеливо повторять даже самому тупому, пока тот не поймет. Но, не дай бог, пошлое слово, скабрезная шуточка или жест непотребный - глаза сразу потемнеют, ноздри раздуются, того и гляди, разорвет. Но этого не требовалось, одного взгляда было достаточно, чтоб обидчик ретировался. Пацаны считали, что к ней не подкатишься, настолько она казалась неприступной. Потому, когда в десятом классе он нашел в своем портфеле письмо от нее, он был поражен.