Еще одно путешествие на край земли

— Здесь должна быть кергеленская капуста, — добавил я. — Это лучшее противоцинготное средство. Она помогла первооткрывателям Антарктиды — участникам экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева. Кстати, к растительной пище предлагаю еще присовокупить молодые побеги ацены — их можно встретить на берегу под грудами водорослей — и одуванчики. Такие рекомендации дает геолог Обер де ла Рю, автор книги «Два года на островах Отчаяния».

— Про капусту ты верно вспомнил, — согласился Василий Семенович. — Капуста от цинги первое средство. А вот про ацену и одуванчики не знаю, но тебе виднее, на то ты и ученый. А как тут насчет рыбной ловли? Я на берегу под водорослями таких червей видел, прямо как у меня на огороде.

— В этих озерах рыба, к сожалению, не водится. А в море пищей не слишком разживешься. Из рыб здесь, правда, водится нототения.

— Знаю, отличная рыба.

— А Обер де ла Рю дает ей самую нелестную характеристику, называя отвратительной, малосъедобной рыбой, к тому же кишащей паразитами.

— Уж слишком большой гурман твой Обер, как его там по батюшке. Вижу я, дружочек, мы тут с тобой не пропадем, сумеем поробинзонить.

Словом «дружочек», безусловно искренним проявлением симпатии, Василий Семенович тем не менее утверждал и свое положение руководителя. В его воображении мы робинзонили бы, само собой, под его началом. Он органично чувствовал себя начальником.

...Рюкзак был найден, и мы не мешкая направились дальше к фьорду. Увлекшись игрой в робинзонаду, мы едва ли не всерьез стали опасаться, что не увидим наш корабль.

Снегопад прекратился, небо очистилось, и открылись яркая синева бухты, уходящие вдаль скалистые уступы, веселые зеленеющие острова, розовое облако в небе, а прямо перед нами — мачты нашего судна.

— Нет, не судьба нам поробинзонить! — улыбнулся Василий Семенович. И я не без сожаления согласился.

Внизу у моря в лучах солнца на темном галечном пляже валялись тюлени, в воздухе парили большие «носатые» птицы — кергеленские бакланы. В неожиданно прорвавшихся после долгого снегопада потоках солнечного света берег так и просился на цветную пленку.

Мы спустились к пляжу, где дремали морские слоны. Василий Семенович не без труда с помощью моего геологического молотка расщекотал одного лежебоку, заставив его принять воинственную позу. Я сделал несколько снимков. Вызванное нашим вторжением возбуждение распространилось по всему пляжу. Два разбуженных гиганта, очевидно толком не разобравшись, что произошло, устремились в бой. Привстав на ласты и широко раскрыв пасти, они угрожающе крутили головами, раздували ноздри, таращили глаза. Наступая грудью, противники пускали в ход клыки. От подобного «выяснения отношений» на шкурах нередко остаются боевые знаки — рубцы и шрамы, которые, как известно, только украшают мужчин. Потом вдруг, изогнувшись дугой, самцы с размаху бросились друг на друга. От столкновения их увесистых туш, казалось, земля заколебалась под нашими ногами.

— В природе сильный утверждает свое право открыто, намного проще, чем у людей, — отметил Василий Семенович. — Может, и нам стоит поучиться у природы? Что ты по этому поводу думаешь?

— Ты философ, — уклонился я от ответа (в середине маршрута мы перешли на «ты»).

— Позимуешь с мое — станешь философом! Да их же разнимать надо — поуродуют себя!

«Яблоко раздора» — небольшая вялая самочка, лежавшая несколько поодаль, казалось, не обращала никакого внимания на эти «распри мужчин».

— А все же я за то, чтобы в Антарктиде с нами зимовали женщины, —продолжал Василий Семенович. — Арктика когда была покорена? Когда туда пришли дамы. Так и Антарктиду без них нам не одолеть. А всякие разговоры, что, дескать, мужики из-за них не будут ладить — так ведь это вздор. Мы ведь все же не такие, как эти, — указал он молотком на соперничающих слонов. — Мы ведь люди! А человек как-никак венец природы!

Метрах в десяти от нас на скале стоял упитанный поморник и, слегка наклонив голову, внимательно вслушивался в то, что говорил Василий Семенович.

Зелень близ воды была яркой и сочной. На прибрежных скалах лепились растения, которые нам раньше не встречались. Одно — наподобие ромашки с бархатистыми серо-зелеными лепестками — вполне могло бы служить украшением бального платья. Рядом прижалось к скале другое, с мясистыми листьями, словно намеревавшимися свернуться в кочан. Я почти не сомневался, что это и есть та самая кергеленская капуста, которая спасла бы нас с Василием Семеновичем от цинги, случись нам робинзонить на острове. И я смело стал жевать ее жесткий, похрустывающий лист.

Моему примеру последовал Василий Семенович, но поспешно сплюнул. Вкус капусты напоминал редьку, только уж со слишком едкой горчинкой.

— Крепка. Чувствуется, много витамина С. Ее нужно с подсолнечным маслом и солью готовить, — одобрил, однако, Василий Семенович.

К скале, где поселилось целое семейство капустных кочанов, от склона сопки шла тропинка. Вдоль нее валялось множество скелетов и не до конца объеденных тушек кроликов. Это была прямо-таки своеобразная «тропа смерти».