Континент белых бесконечных дорог, по которым полярные исследователи шли для того, чтобы неизвестное стало известным.
Через несколько дней наши моряки освоились в ледовой обстановке. Теперь мы уже не шарахались далеко в сторону от встречных айсбергов, все реже вспоминали о «Титанике», а когда видимость ухудшалась, доверяли локатору. Старпом на своей вахте смело форсировал поля ледяных обломков. На краю ледового пояса настоящих прочных льдин не попадалось и судно не страдало. Наоборот, льды, проходя по корпусу, снимали всякого рода подводные обрастания: ракушки, водоросли, и ход судна увеличивался. Старпом был доволен. И капитан уже не кривился, глотая подогретое молоко: болезнь желудка в антарктических водах отступила. Иной раз, когда нас окружали айсберги, он даже пошучивал: «Ну, чем мы не ледокол?!»
По левому борту проходили берега Антарктиды. Мы их не видели, они были скрыты непреодолимым ледовым поясом, но я, глядя в штурманской на карту (старпом уже смирился с моим присутствием здесь и не сверкал в мою сторону глазами), восстанавливал в памяти знакомую картину.
Места эти мне были хорошо известны. Здесь начиналась моя первая самостоятельная работа. Я вспоминал свирепый ураган, сорвавший с креплений наш самолет, находку первого в этих местах железного метеорита; трудный поиск дороги для санно-гусеничного поезда, виртуозные посадки наших летчиков в узких горных долинах. И конечно, прежде всего своих товарищей: гостеприимных зимовщиков Новолазаревской и дружелюбного чехословацкого геолога Иозефа Секиру, с которым мы были неразлучны в маршрутах. А сколько мог бы я рассказать о ярких, талантливых ученых Михаиле Равиче и Дмитрии Соловьеве, с именами которых в немалой степени связан успех советских геологических изысканий в Антарктиде.
Мы летали над удивительными, утопающими во льдах горами, совершали долгие маршруты по нехоженой антарктической земле. Позднее через мои руки прошли сотни аэрофотографий этой территории. С их помощью составлялись точные карты, вошедшие в первый советский Атлас Антарктики.
И еще вспомнилось детство...
Это произошло в одном из первых классов. Рассматривая в кабинете завуча, куда я был вызван за какую-то провинность, географическую карту, я увидел в самом низу, как раз на уровне глаз, необычайный континент. Был он белый в отличие от других зеленовато-коричневых, а названия на нем казались взятыми из сказок: Земля Королевы Мод, Берег Принцессы Марты, Земля Адели. Быть может, именно тогда и возник у меня «синдром путешествий», причинивший немалое беспокойство моим родителям.
Мои школьные изыскания (наша школа находилась на месте нынешнего Дворца пионеров на Ленинских горах) распространились на окрестности старой Воробьевки, мосфильмовские овраги, на пустыри и свалки у Калужского шоссе — места, претерпевшие к настоящему времени необратимые изменения.
За эти первые, вполне самостоятельные путешествия, из которых я возвращался, как и подобает настоящему путешественнику, в грязи, ссадинах и царапинах, приходилось нести суровые наказания. Самым ужасным была угроза надеть на меня... юбку! Самую обыкновенную девчачью юбку. Эту злосчастную, как сейчас помню, болотного цвета юбку за неимением ничего более подходящего как-то купила мама, с тем чтобы сшить из нее сыну штаны. Перед тем как приступить к раскройке, она решила сделать примерку и, надев юбку на ничего не подозревающего путешественника, подвела его к зеркалу. На удивление всем домочадцам, это произвело на меня неизгладимое впечатление. Мое мужское достоинство было попрано, слезам и воплям не было конца. На семейном совете решено было юбку сохранить, использовать ее как средство наказания, дабы воспрепятствовать моим дальнейшим путешествиям, география которых стремительно расширялась.
Но запретный плод сладок. Окончив школу, я не пошел по стопам моих родителей, имевших оседлую специальность, а поступил на географический факультет Московского университета. И в конце концов попал в Антарктиду, на материк, поразивший мое воображение своими необычными названиями еще в далекие детские годы. За первой экспедицией последовали другие. Теперь карта Антарктиды стала родной и привычной. Районы, где мне довелось работать, я мог рисовать по памяти. И названия уже не казались необыкновенными и загадочными. Они отражали историю изучения этого единственного необитаемого материка нашей планеты.