Еще раз с чувством [СИ]

Впрочем, Алек не звонит ему. Не сообщает о своем решении точно так же, как Магнус не сообщил о том, что пропадет на целых три дня. Набирает полную грудь воздуха и как мантру повторяет про себя: «Ему все равно, ему все равно, ему все равно. Он даже не сразу заметит, что ты больше не ждешь его в этой квартире». Но правда черными склизкими щупальцами пробирается внутрь: он — непроходимый трус, и ему очень страшно смотреть в глаза человека, любовь к которому долгое время затмевала все.

Алек закрывает сумку. Медленно ведет язычок молнии и старается не обращать внимания на дрожь в кончиках пальцев. Главное — не смотреть по сторонам, не оглядываться, потому что даже в неярком свете комната слишком их. Слишком наполнена воспоминаниями.

Картина, которую они купили во время медового месяца.

Полки, заполненные книгами по музыке.

Забавный будильник в виде гитары на тумбочке.

Забытой тряпочкой белая рубашка на спинке стула. Старая, но в то же время новая. Купленная уже давно, но надетая Магнусом всего пару раз.

Черт, даже оборачиваться не надо, чтобы воссоздать в голове комнату до последнего штриха.

Лайтвуд подхватывает сумку и щелкает выключателем. Выключает свет или целую маленькую жизнь, которая у него была здесь?

Он уже спускается на первый этаж, когда слышит, как поворачивается в замке ключ. Тишина пропадает, наполняется тихими и неуверенными звуками, а потом на пороге появляется он. Как и много раз до этого.

Усталый, с залегшими кругами под глазами. Преступно красивый даже в таком состоянии. Хочется бросить все, налететь, прижать к себе и забыться. Последние пять лет это ведь срабатывало, почему сейчас нельзя?

Потому что темные волосы с синими прядями взъерошены явно кем-то чужим, а тишина и неизвестность трех дней никуда не деваются.

Последние пять лет, наполненные счастьем и горечью. Последние пять лет, когда вся жизнь по кругу, как на детской карусели, но не на той, которая приносит радость. Адская вертушка, выжимающая все светлое.

Глупое сердце… Ему не объяснить всего сразу, оно еще долго будет болеть, биться под ребрами и пробуждать воспоминания, которые каплями горечи будут оседать на языке. Но тот шаг, который Алек собирается сделать, единственно верный.

Он не двигается с места, закрывает сердце на молнию и бросает его с обрыва, сжимает руки в кулаках и наслаждается тем, что от шершавых ручек сумки наверняка останутся отпечатки.

А еще он молчит, потому что незачем говорить, когда есть тишина. Она лучше слов. Тишина и сумка с вещами.

* * *

— Отлично отыграли, — Алек смотрит в глаза подошедшего к нему гитариста и чуть склоняет голову на бок.

— Я рад, что тебе понравилось, — лукаво щурится тот. — Я Магнус Бейн, а ты выпьешь со мной сегодня.

Не вопрос, а легкая констатация факта: он даже не меняет тон, когда переходит от своего имени ко второй части фразы.

Алеку это нравится.

Уже через час он сможет со стыдом опустить глаза и признаться себе, что влюбился, как какой-то неопытный подросток.

Часть 35. Малек

Когда делаешь ужасные вещи, просто необходимо, чтобы у тебя на плече сидел дьявол.

У Алека дьявола не было.

* * *

Густая кровь сочится из раны на боку, распространяя по душному помещению медный запах. Игла с ниткой легко протыкает кожу и стягивает края.

— Когда-нибудь удача изменит тебе. В твоём распоряжении десятки людей, которым мы платим, чтобы они бросались под пули, а ты всё равно лезешь, куда не просят, — бормотание под нос совершенно не мешает Изабель орудовать иглой.

Алек даже не морщится. Пуля едва задела, а Иззи снова всё драматизирует. Если начать считать шрамы на его теле, то, по сравнению с их количеством, даже число вещей в гардеробе сестры покажется незначительным.

— Алек! — дверь с громким стуком открывается, и на пороге возникает запыхавшийся Саймон. — У Джейса проблемы со сбором процентов, он срочно просит тебя приехать.

— Да вы издеваетесь надо мной? — Изабель сдувает со лба выбившуюся из высокого хвоста прядь и бросает гневный взгляд на Льюиса. — Ему как минимум до конца дня нужен постельный режим, а ты хочешь, чтобы он все бросил и потащился на другой конец города?

По глазам Саймона заметно, что он не согласен с таким явным преувеличением, но такое ей в лицо точно никто сказать не посмеет. Поэтому Саймон пожимает плечами и кивает на Лайтвуда.

— Решать вопросы синдиката — дело Главы.

— Делайте что хотите, — раздражение в голосе, кажется, можно потрогать рукой.

— Хей, — Лайтвуд перехватывает ладонь сестры и мягко сжимает её. — Всё будет хорошо, ты ведь знаешь. Просто подлатай меня, а вечером я буду как новенький.

Она тяжело вздыхает, но выполняет просьбу.

Длинный темный коридор со старинными картинами на стенах в доме Джейса навевает странные ассоциации с фильмами про мафию и киношные преступные организации. И как Эрондейл не чувствует себя здесь вторым Крёстным отцом?

Алек шипит сквозь зубы и держится за бинт, наверняка пропитавшийся кровью, когда поднимается по ступенькам.

Джейс выходит ему навстречу.

— Живой?

— Живой. Что здесь у тебя?