Еще шла война

— Договоримся! — Кубарь вдруг заторопился, взглянул на часы, видно, боясь опоздать. — Пока! — Он высоко размахнулся и хлопнул по подставленной ладони Полеводы. На какое-то мгновение Дмитрий ощутил обжигающую боль, но не подал виду, только неловко переступил с ноги на ногу.

— В общем, считай себя забойщиком, Митяй! — уже на ходу, обернувшись, крикнул ему Костя.

Полевода смотрел, как тот шагал, переваливаясь с одной ноги на другую, будто под ним уминалась земля. Он даже не предполагал, что эта случайная встреча окажется такой значительной для него. Он вспомнил дни, когда они вместе с Кубарем учились в школе. Костя был прилежным учеником и веселым добрым малым. Когда он, бывало, выбивал чечетку и выбрасывал затейливые коленца, никто не замечал, что у него ноги дугой.

За обедом Вера заговорщицки спросила:

— Знаешь, Митя, что я тебе сейчас скажу?

Он вопросительно взглянул на сестру.

— Правда, не догадываешься?

— Честно.

Вера вместе со стулом поближе придвинулась к брату.

— Так вот, чтоб ты знал, — начала она, собирая суровые ниточки морщинок на переносице, — я сегодня видела Эдика.

— Звонцова? — Митя даже перестал жевать.

— Да, толстого Эдьку, — таинственно продолжала Вера. — Встретила я его возле нашей школы, там, где каменная баба. Ну и… разговорились. — Она опустила глаза и приумолкла.

— Выходит, Пышка здесь, — будто самому себе, тихо сказал Дмитрий и недоверчиво посмотрел на сестру: — Он же, кажется, поступил в институт в Харькове?

Вера украдкой оглянулась на кухню, куда вышла Елизавета Павловна, и, сложив ладони рупором, поспешным шепотом проговорила на ухо брату:

— Вранье все это, Митенька. — И, убрав ладони ото рта, продолжала: — Он и мне соврал, что приехал на каникулы. А какие теперь каникулы? Думал, маленькую нашел, не догадаюсь. Так ему и сказала. А он как расхохочется: «Это, — говорит, Верка, я тебя обдурить хотел. В этом году я в институт даже и не думал поступать. После десяти лет учебы заслуженный отдых положен». Ну бывают же такие ненормальные, скажи…

Дмитрий промолчал. Молчала и Вера, мяла на клеенке хлебный мякиш своими тонкими, гибкими пальцами. Он догадывался, что сестра не все сказала ему, некоторое время выжидал, но так и не дождавшись, спросил:

— Обо мне что-нибудь спрашивал Пышка?

— А то как же, — не поднимая головы, отозвалась Вера, — про тебя и про всех ребят.

— Интересно, что же он спрашивал?

Вера коротко вздохнула.

— Дурень ты нерасчетливый, что в шахту полез, — вот что сказал твой Пышка. — Голос ее прерывался. — А еще сказал: если б ему твои музыкальные способности, то он в самую Московскую консерваторию пробрался бы… И ругательным словом обозвал тебя. Я хотела ему портфелем по башке съездить, а он схватил меня за руку и так снегом натер щеки, что еще и сейчас…

Вера не договорила, закрылась руками и побежала в спальню.

II

Мите не терпелось узнать, говорил ли Эдик что-нибудь об Ирочке.

Ирину Звонцову, сестру Эдика, Дмитрий знал с детства. Это была высокая, стройная, очень подвижная девушка с копной светлых искрящихся волос, которые она время от времени красивым взмахом головы отбрасывала за спину. Смелая, прямая в своих суждениях, Ирина была любимицей сверстниц. Ей легко давалась учеба. Особенно нравилась география. Она без конца могла рассказывать о разных странах и отважных путешественниках. Ее слушали с жадностью. И когда она признавалась, что многое из рассказанного придумала сама, ей никто не верил. Так искусно она умела вплетать свою невинную красивую ложь в подлинную правду жизни. Не было дня, чтобы Ирина не приходила в школу с каким-нибудь интересным приключенческим романом. То были побывавшие не в одних руках книги. Где Звонцова брала их, никто не знал. Ирина ревниво оберегала свою тайну. Если подруги приставали к ней с расспросами, она только вздыхала и таинственно улыбалась.

А Дмитрий хоть и знал, где она берет книги, но молчал. То была их общая маленькая тайна. Она сблизила их, и эта близость обещала со временем перерасти в большую дружбу.

В доме Звонцовых еще с военных лет хранилась большая библиотека. Она состояла из старых, дореволюционных изданий. Здесь можно было встретить приложения к журналам «Нива», «Огонек», «Родная речь»; разрозненные тома из «Библиотеки приключений», собрания сочинений Мережковского и Пушкина, Бенедиктова и Сологуба, Майн Рида и Лескова… Все это, как ненужный хлам, покоилось в темном чулане. Когда Ирина хотела выбрать какую-нибудь книгу, она зажигала свечу и, чихая от пыли, подолгу рылась в огромной бумажной куче.