Еще шла война

— А ты не смейся, — строго и обидчиво покосился на нее Евсей Петрович, — генеральский там или еще какой, не в том суть. В шахту просился — нет, говорят, туда тебе, дед Кирей, дорога закрыта. На поверхности опять же места не оказалось. А тут, как на мое счастье, мальцы сцену в нашем Дворце обокрали… — усмехнулся старик. — Правда, и покража невелика: гармошку взяли, только и всего. То-то соловьи-разбойнички… — Он рассмеялся и внезапно закашлялся, согнулся, обхватив голову руками, и долго не мог успокоиться. Глаза его налились слезой, веки покраснели и еще больше набрякли. Он отхлебнул несколько глотков теплого чаю, немного успокоился и продолжал: — Узнал я об этой краже — и к директору. Где ж, говорю, сторож был, что не уследил? А он мне со смешком: зачем нам сторож? К коммунизму путь держим. А я ему: к коммунизму иди, не ленись, а назад нет-нет да и оглянись. Не все чистое плетется за нами. Сегодня гармошку унесли, а там и до духового инструмента доберутся, пианино уволокут. Вот и придется тебе, говорю, товарищ директор, без музыки наших шахтеров в коммунизм сопровождать. Попервах рассмеялся, а потом серьезно спрашивает: а пошел бы ты в сторожа, Киреич? С превеликим даже удовольствием, отвечаю, все равно живу без всякого интереса. А на трубе дуть насточертело, только мирную птицу пугаю. Ладно, говорит, приходи завтра. Пришел, а он мне сразу берданку в руки, улыбается. Я его и без слов, конечно, понял и, как положено в таком разе, отрапортовал: служу трудовому народу!.. — старику хотелось засмеяться, но он только улыбнулся, боясь вызвать кашель.

Дмитрий вернулся к себе в комнату. То неопределенное, что мучило его все эти дни, внезапно прояснилось: ему не хватало пианино, о котором случайно заговорил дед Кирей, не хватало музыки. Если бы сейчас не надо было идти на смену, он не задумываясь побежал бы в школу, к своему старому доброму другу…

Дмитрий ходил по комнате, мял огрубевшие, в мозолях, пальцы, проверяя их гибкость, и чувствовал, что сейчас сыграл бы этими огрубевшими пальцами лучше и вдохновеннее, чем когда-либо.

Решив сегодня обязательно поиграть, он заторопился на работу, будто этим мог приблизить желанный час. Не вспомни вовремя Елизавета Павловна о «тормозке», Митя ушел бы без завтрака.

Работа спорилась, все время ему чудилась музыка. Она то сливалась в стройную, ясную мелодию, то распадалась на отдельные голоса. Это было похоже на перекличку в глухом лесу, когда люди ищут друг друга и никак не могут набрести на общую тропу.

Как только закончилась смена, Полевода раньше всех поднялся на-гора, помылся в бане, переоделся и даже не заметил, как оказался возле школы. Была тихая морозная ночь. Мягкий спокойный свет луны разливался вокруг. Дмитрий даже не подумал о том, что в это время школа на замке и никто ему ее не откроет. Увидев темные окна, разочарованно остановился. Домой идти не хотелось, хоть и было уже поздно.

«А что, если пойти во Дворец?» — мелькнула мысль.

Не успел он приблизиться к широкому каменному подъезду, как раздался басовитый голос:

— Стой, кто идет?

Из-за колонны выплыла на лунный свет огромная, похожая на копну сена фигура. По голосу Дмитрий сразу узнал деда Кирея.

— Это я, Евсей Петрович.

Сторож вскинул на плечо одностволку и пошел навстречу. На нем был толстый тулуп с поднятым высоким воротом, валенки, обшитые резиной, шапка-ушанка, надвинутая на самые брови.

— Да никак Митя? — удивился старик. — Блудишь или что приключилось?

— Ничего не случилось, Евсей Петрович, — успокоил его Полевода. — Был в шахте и вот решил прогуляться по свежему воздуху.

— Что ж, свежий воздух — дело хорошее, — одобрительно сказал старик. — Вот я непутевым табачищем всю жизнь дыхание отравлял, а теперь гармошки в груди поют и кашлюк мучает. Особенно по ночам так бьет, что нет никаких сил терпеть…

— У меня к вам большая просьба, дядя Евсей, — помедлив, несмело сказал Полевода. — На пианино охота поиграть.

Лицо старика, казалось, застыло, и рот полуоткрылся.

— Это в полночь?.. А кто же тебя слушать станет?

— Для себя, дядя Евсей.

— Чудно… Для себя лично, по-моему, не интересно. Всякая музыка — для народа. Когда тебя слушают, тогда и поется и играется. Я, например, такого понятия. Это вот я иной раз дую в свою трубу для личного удовольствия. Так то совсем другой вопрос — для проветривания легких такой моцион мне нужен. — Но тут же согласился: — Коли охота такая есть — играй, мне-то что. Пойдем отопру.

Они вошли в огромный полуосвещенный зал. На открытой сцене стояло пианино, обтянутое парусиновым чехлом. Полевода облегченно вздохнул. В нем подымалось знакомое радостное чувство. Словно боясь спугнуть сонную тишину, мягко ступая, подошел к сцене.

Пока Митя расстегивал чехол, Евсей Петрович, не снимая тулупа, поудобнее устроился в кресле у самой двери, поставил между ног берданку и приготовился слушать. Он видел, как Дмитрий поднял руки и, несколько помедлив, решительно ударил по клавишам.