Еще шла война

— Грошей заколотить побольше, — признался Голобородько, — да куда-нибудь на Кавказ махнуть. Раздольем подышать… Так разве этот жлоб Бабаед-людоед даст заработать! Все себе да своему зятюхе, Захару Кавуну, карманы набивает.

Прудник остановился, будто споткнулся на ровном месте, вырвал свою руку из руки парня и, сдерживая гнев, сказал:

— Иди-ка ты сам, приятель, домой, мы тебе не няньки. Вот твое общежитие светится, — показал он на одноэтажное, под тяжелой заснеженной крышей, здание. — Пошли, Митяй!

Парень остановился, удивленный:

— Хлопцы, это же обман. Вы меня, выходит, не в штаб вели?

— Твой штаб у тетки Пашки, — съязвил Прудник, подхватил Полеводу под руку, и они повернули обратно.

Когда оглянулись, Голобородько уже подходил к общежитию. Его силуэт отчетливо вырисовывался на фоне квадратных светлых окон.

— Зря мы его сопровождали, — сказал Павел, — пусть бы замерз где-нибудь в сугробе. Заробитчанин!.. Учти, Голобородько у нас не один. Думаешь, Захар Кавун не такой? — вдруг спросил он, искоса взглянув на Полеводу. Тот промолчал. — Еще похлеще! У него только и заботы, как бы побольше сорвать, выгнать лишний четвертак. Все переводит на деньги. А по-моему, каждый человек должен мечтать о большом. У каждого должна быть своя цель, своя звезда, которой он поклялся обязательно достичь…

— А ты думаешь, Кавун живет без своей звезды, без цели? — вставил Полевода.

— Какая там у него звезда, — пренебрежительно скривился Павлик. — Живет, как та кляча, которая день ото дня вращает по кругу коловорот и думает — весь земной шар обошла. А не замечает того, что топчется на месте. Ни о чем не мечтает, а тянет и тянет… это хамство так жить!

— У Захара своя мечта, — осторожно вставил Полевода, — ты же сам сказал, что он строится, а дом, как известно, без денег не поставишь. Вот он и мечтает, как бы побольше заработать. Выходит, Кавун живет не без цели.

Павлик остановился, сердито посмотрел на Дмитрия. Он, видимо, не уловил в голосе Полеводы иронии.

— Ты меня не разыгрывай, Митька, — сказал он серьезно. — Цели разные бывают. Одно дело, когда человек строит собственную хибару, другое — когда народ строит коммунизм. Когда радость не для одного, а для всех…

— Согласен, дай лапу, Павлик, — улыбнулся Полевода и крепко сжал руку товарища.

Дмитрий шел домой и думал: «Вот бы кому быть комсомольским вожаком. До чего ж толковый».

На шахте секретарем комитета комсомола был Колокольников, парень со строгим глубокомысленным лицом. Дмитрий познакомился с ним, когда брался на учет. Колокольников с места в карьер спросил у него:

— Водку пьешь? Материшься?

Полевода оторопел от неожиданности и не знал, что ему ответить.

— У нас, брат, насчет этого железная дисциплина, — продолжал Колокольников, не обращая внимания на замешательство комсомольца. — Замечу в «зеленом змие» или матом кого покроешь — сразу на открытое комсомольское собрание, учти.

С того дня Полевода старался по возможности реже встречаться с комсомольским секретарем…

Открывая дверь сыну, Елизавета Павловна обрадовалась, но тут же упрекнула его:

— Что ж так долго, — но, увидев красную повязку на рукаве, поняла. — Предупредил бы, а то не знаешь, что и думать…

Митя промолчал. Как он мог забыть о тревоге матери? А ведь только что говорили с Павликом о человеческой чуткости, о доброте…

II

Наконец Дмитрий получил письмо от Ирины. Письмо передал ему Пышка. Они встретились на шахтном дворе перед входом в нарядную. Стараясь не смотреть на Пышку, Дмитрий зло подумал: «Чего ему от меня надо?..» И молча взял конверт из его рук. Он был без марки. Быстро пробежал глазами написанное Ирининой рукой: «Эдик, передай Полеводе, не распечатывая». У него от радости дрогнуло сердце. «Однако странно, почему она передала письмо через брата, ведь знает, что мы с ним…»

— В одном конверте были письма и для меня и для тебя, — словно отгадав его мысль, пояснил Пышка. — Видать, на вторую марку валюты не хватило, — беззаботно улыбнулся он.

Дмитрий взял письмо. Он еще не знал, о чем пишет Ирина, но у него было такое чувство, будто он прикасается к самому дорогому и заветному, которого так долго ждал.

Когда Звонцов ушел, Дмитрий направился в дальнюю часть двора, на ходу разрывая конверт. Ирина писала, что с учебой у нее все идет хорошо и что на каникулы она обязательно приедет. И подписалась: «Бедная Ирен».

И хотя он знал, что Ирина в шутку называет себя бедной, реплика Пышки насчет марки не давала ему покоя. А что, если Ирина в самом деле нуждается?

С шахты Дмитрий вернулся поздно и, наскоро поужинав, принялся за письмо. Ему казалось, что он легко и быстро напишет его: все было продумано до мелочей. Первые несколько фраз действительно вылились сами собой, а потом пошла путаница. Вот если бы он набрался смелости написать слово «люблю», тогда вряд ли хватило бы целой тетради. Но на это он еще не имел права. Оно могло все испортить, отпугнуть Ирину. В письме легче всего объясниться в любви. А почему, подумает она, когда они сидели одни на скамье в сквере, он побоялся вслух сказать это. Выходит, был не уверен в искренности своих чувств.