Еще шла война

Дмитрий изорвал несколько тетрадных листов. А утром, отправляя Ирине деньги, коротко написал на обратной стороне перевода: «Не прибедняйся, Ирина. Мы с тобой богаты, если помним друг друга. Жди письма. Твой Митя». И сразу же успокоился, поняв, что это были именно те слова, которые вчера он так долго и тщетно искал.

III

Сегодня на смене у Кости Кубаря случилась беда: лопнула пружина на отбойном молотке. Явление редкое, но случается. Запасной пружины ни у кого не оказалось. Надо было или звонить на поверхность в механическую мастерскую, чтобы принесли, или подниматься из шахты самому. На это уйдет не меньше часа, а до конца смены осталось три часа. Костя спустился в забой к Полеводе, рассказал о случившемся.

— Подвел бригаду, — сказал он уныло, — не выполним норму.

Полевода задумался. Дело действительно табак.

— Вот что, Костя, — вдруг пришло ему в голову, — чтоб не сидеть даром, я буду рубать, а ты крепи за мной, смотри — и срежем лишнюю полоску.

— На пару, значит? Идея! — обрадовался Кубарь. — Шуруем!

И они принялись за работу. Молоток не умолкал ни на минуту. Забойщику не надо было каждый раз выключать его, чтобы закрепить за собой вырубленное пространство. За него это делал напарник. В какие-нибудь полчаса Полевода вырубил в своем шестиметровом уступе «коня» и к концу смены «добил» второго и третьего. Уголь обрушивался вниз по лаве бурным потоком. Работавший в нижнем уступе Кавун, выключив молоток, заорал:

— Полевода, что ты там гонишь? Скоро засыпешь меня к чертям!

Дмитрий весело подмигивал Кубарю: погоди, дескать, король забоя, еще не то будет…

Когда после смены бригада спустилась в нижний штрек, Кавун подозрительно покосился на Полеводу, спросил:

— На слабину, небось, напал, что так сыпанул?

— Не спеши, еще не то увидишь! — с шутливой угрозой ответил за Полеводу Костя. — Митяй дорожку тебе определенно перейдет, Захар.

Дома Дмитрий попытался разобраться, что же произошло. В спаренной работе было что-то интересное и новое. Он стал подсчитывать, и у него вышло: из-за того, что забойщику приходится часто отрываться от основного дела, чтобы закрепить за собой выработанное пространство, отбойный молоток бездействует более двух часов в смену. За это время можно снять две полоски в шестиметровом уступе, что составит несколько тонн дополнительного угля. А если уступ увеличить с шести до двенадцати метров, усилив при этом крепление? Тогда достаточно забойщику срезать две полоски, и он вырубит в два с лишним раза больше угля… Но в молотке восемь килограммов веса, к тому же это сильный беспокойный механизм, его держи да держи в руках. Где взять сил на шесть часов? Пожалуй, на такую работу не хватит духу даже у Захара.

Ночью Дмитрий долго ворочался, не мог уснуть. Он слышал, как время от времени с шумом, похожим на внезапный порыв ветра, высыпалась порода из опрокинутой вагонетки на терриконе, прислушался к скрипу снега под ногами прохожих и все думал: «Посоветоваться с Завгородним, может, он что подскажет». Но вспомнил, каким грубым бывает начальник участка, и сразу же отбросил эту мысль. Решил пока молчать.

Утром Полевода застал в нарядной начальника участка Завгороднего, горного мастера Бабаеда, бригадира Чепурного и Кавуна. Горный мастер и бригадир о чем-то спорили. Кавун сидел на скамье, опустив голову, растирал короткие толстые пальцы. И Полевода понял, что причиной спора был Захар. Начальник участка, занятый книгой учета, казалось, не интересовался разговором.

— Захар — член нашей бригады, и бросаться им, как мячом, не позволю! — запальчиво говорил Чепурной. — А то моду взяли: как где прорешка — туда и Кавуна. Выходит, на все бочки затычка. А за коммунистическую бригаду с кем воевать?

— Горяч ты, Викентий, — перебил его Бабаед. Голос его был басовито спокойный, вкрадчивый. — Может, это и хорошо, что горяч, да плохо, что печешься только о себе да о своей бригаде. Выходит, в твоей бригаде должен быть коммунизм, а в других пусть самый что ни на есть злейший капитализм процветает, тебя это не касается.

— Ну что это вы, в самом деле, Ефим Платонович, — обиделся Чепурной, — в грехах таких обвиняете. При чем тут капитализм? — и огляделся вокруг, как бы ища защиты.

— А при том, мил человек, — настаивал на своем Бабаед, — что за коммунизм надо бороться всем фронтом. Хороши у тебя дела — не зазнавайся, плохи у соседа — ему помоги. Так и программа партии учит.

Бригадир молчал. Бабаед понял, что его взяла, и еще больше разошелся.

— В восточной лаве у нас сейчас дела плохи. Правильно говорю, Евгений Иванович? — бросил он беглый взгляд в сторону начальника участка. Тот, не отрываясь от дела, утвердительно кивнул головой. — Вот видишь, не брешу, верно говорю — плохо дело на «Востоке»! Уголь там мягкий, ничего не скажешь, только кровлю коржит — не удержишь. Кто способен показать, как удержать ее и чтоб при всем том скоростное продвижение лавы было обеспечено? Ну кто?.. Молчишь? А я знаю кто — Захар. Другого такого мастера у нас на участке днем с огнем не сыщешь.