Еще шла война

С того дня Лукьян Агафонович почти невылазно находился в шахте. Поднимался на-гора только за тем, чтобы получить продовольственный паек, похлебать горячего. Теперь он виделся с сыном почти каждый день. Последнее время Ерошка редко выходил из своего заточения, ел плохо, отощал и сильно ослабел. Лукьян Агафонович мучительно думал над тем, как вызволить его из подземелья, спасти от неминучей гибели, но пока что никакого выхода не видел.

Лебедь терпеть не могла Лукьяна Грызу. Знала, что во время оккупации он дружил с Бурлаком, бывал у него дома. Они часто допоздна просиживали за выпивкой.

Клава делала вид, будто не замечает конюха или просто не узнает его. Но однажды, когда они остались в конюшне одни, Грыза первый заговорил:

— Вроде б и правда не узнаете, Клавдия?

— Узнаю, чего там, — отозвалась она. — Вас, Лукьян Агафонович, невозможно не признать, слишком приметная личность.

— Это чем же… приметная? — осторожно полюбопытствовал конюх.

— Как же, при немцах, можно сказать, первым человеком в поселке были — пресвитер! Не шутейное дело, — не без ехидцы сказала Клава.

Грыза решил платить ей тем же:

— Да и ты была иной, сестрица. Выходит, не веровала, обманывала Иисуса Христа?

— А чего б и не так! — насмешливо ответила она. — Людей можно обманывать, а бога нельзя? Важность какая!

— К чему эти слова? — обиделся Грыза.

— А к тому, что ты был первый обманщик, — пошла в наступление Клава, — да еще твой приятель Бурлак.

— Черт ему приятель! — отмахнулся Лукьян Агафонович.

— Теперь-то он тебе не нужен. А припомни, как ночами просиживали да паутину сообща против людей вплели.

— Какую паутину, бог с тобой, сестрица! — Грыза уже не рад был, что затронул эту сумасбродную девицу. А поди знай: была ведь смиренная да набожная.

— Еще спрашиваешь какую, дьявол пегий, — обожгла его взглядом Клава, — кто с верующих отмольные греб? Ваша компания. А кто на просвирах да на подаяниях благоденствие свое строил, гульбища устраивал?.. Или, может быть, пресвитера Лукьяна Грызы на них никогда не бывало?

— Да замолкни ты… нечистая сила, чего орешь-то!

— Ага, правды боишься! — сверлила его глазами Лебедь, — погоди, пресвитер, придет время, все выплывет. И Бурлаку не миновать расплаты.

— Да ведь он твой муж, опомнись, — до шепота понизил он голос.

Клава метнула на него дикий взгляд и сейчас же громко рассмеялась.

— Клавка, хватит тебе ржать, выводи Берту, — послышался из штрека недовольный девичий голос, — порожняк гнать пора.

Клава внезапно оборвала смех, напряженно сдвинула брови.

— Так говоришь — муж?.. Бурлак — мой муж? — и опять рассмеялась и, не отсмеявшись, повела Берту из конюшни.

Всю смену она гоняла партию за партией без передыху. Отчаянный свист и звонкий лай Жучки не умолкали ни на минуту. Когда Нюрка Гуртовая насмешливо спросила, какая ее сегодня муха укусила, Клава прикрикнула на насыпщицу. Та отшатнулась от нее, как от огня.

Клава знала, что только из-за Нюрки, из-за ее наглых ухаживаний за Макаром Козыревым прицепщица Ломова ушла из шахты.

До конца дня Клава так и не успокоилась. Как ветер, с гиком и свистом гоняла поезда, перессорилась с клетьевыми, которые, как ей казалось, сегодня особенно неповоротливы.

После смены начальник шахты вызвал к себе Лебедь. Следом за ней в кабинет вбежала Жучка.

— А собаку зачем сюда тащишь? — негодующе покосился на нее Шугай.

— С жалобой она к вам, товарищ начальник, — играя глазами, смело сказала Клава. — Службу собачка несет исправно, а пайка ей не дают. Последний кусок от своего рта отрываю.

— Брось ты эти свои выбрыки, Лебедь, — сурово оборвал ее Шугай, — вся шахта на тебя жалуется…

Придя в общежитие, Клава наскоро умылась теплой водой и завалилась в постель. Только сейчас она почувствовала, как она устала. Это была не физическая усталость, к своей нелегкой работе она привыкла, — у нее было такое состояние, будто она вдруг лишилась способности ясно мыслить, чувствовать, ощущать. Ей казалось, ударь ее сейчас кто-нибудь — не почувствует боли.

Почти всю ночь пробыла она где-то между тягостным сном и явью. Явью было все то, что слышала: пришли с работы девчата, о чем-то говорили, негромко смеялись, потом погасили свет и притихли. Полусном — все, что весь день неотступно преследовало ее: Галактион Бурлак, долгая жизнь в его доме, злое судачество людей. Как она могла жить бок о бок с таким страшным, ненавистным ей человеком? А ведь были моменты, когда она готова была решительно на все… Вот хотя бы этот случай. Нет, нет, не надо, не надо!