Еще шла война

Налет длился не более пяти минут. Затем снова все утихло. Редкие ружейные выстрелы после оглушительных разрывов уже не казались угрожающими.

Но мы все еще продолжали лежать не двигаясь. Негромко позвал Рублева, но он не отозвался. И я приказал бойцам:

— Дальше ни шагу! Пока не прикажу — ни шагу!..

Припав к земле, все молчали. Я понял, что мои слова и строгий тон, каким они были произнесены, не понравились разведчикам. Не оставлять же здесь товарища одного.

Артиллерийский налет повторился. Теперь мины рвались впереди нас. Казалось, даже земля наполнялась плотным гулом и звенела, как металл. В небе взвилась ракета одна, за ней другая. Секунду повисев в воздухе, ракеты устремились вниз, все ярче разгораясь. Одна из них упала неподалеку от меня, озаряя все вокруг ослепительным светом. Я готов был погасить ее собственным телом, но пошевельнись — и сразу обнаружишь себя.

Но вот над нашим передним краем взвилась зеленая ракета. Это был сигнал к отходу. Видимо, нас действительно обнаружили немцы. Я обязан был подчиниться приказу моего командира и велел разведчикам отходить. А сам на некоторое время задержался, все еще надеясь, что вот-вот должен появиться Рублев.

* * *

Майор Лопатин ходил по тесной землянке, устланной свежей соломой, о чем-то думая. Затем внезапно остановился и строго посмотрел мне в глаза.

— Плохо действовали, товарищ лейтенант, раз обнаружили. Не осторожно!.. — сказал он.

— Так точно, — машинально ответил я, не выдержав его взгляда, сам не понимая, в чем же была наша неосторожность?

— Можете идти, — сказал он, не оборачиваясь.

Я приложил руку к козырьку, но не двинулся с места. Лопатин обернулся.

— Идите! — повелительно сказал он.

Я не уходил. Майор почти вплотную приблизился ко мне.

Я заметил в его добрых глазах теплоту и решил, что именно теперь надо все высказать. Мне еще раз вспомнилась песня, которую мы пели по вечерам, мелодичный голос Коли, его вдохновенные, светлые глаза. Случись с Рублевым какое-нибудь несчастье, я бы никогда не мог простить себе этого. Ведь никто другой, я сделал из этого одаренного парня разведчика и почти ежедневно подвергал его опасности.

Я все рассказал о своем юном друге командиру полка.

Лопатин слушал молча. Видимо, мои слова взволновали майора. Когда я окончил, он прошелся, заложив руки за спину, затем внезапно остановился и сказал, чеканя слова:

— Приказываю сию же минуту прислать ко мне Рублева. Во всем боевом!

В последний раз я видел Колю в день его отъезда в консерваторию. Он, конечно, догадывался, что в нашей разлуке больше всех виновен я, но ни словом не обмолвился об этом.

Перед тем как уехать ему, я созвал бойцов взвода, и мы на прощанье спели нашу любимую песню. Как и всегда, пленительный тенорок Коли поплыл над нашим общим хором плавно, точно чайка над безбрежным морем.

Песня разливалась все громче и привольней…

1947 г.

Вернулся

I

Сразу за шахтным поселком началась степь. В ее просторе было уже что-то предосеннее, легкое, ясное. Кругом овраги, пологие холмы то голые, то поросшие диким кустарником. Всюду выжженная солнцем трава, и только в неглубокой балке, где протекает ручей, редкими островками зеленеет осока.

Ватага ребятишек шумно бегает по мелководью.

— Петька-а, Петька-а!.. — доносится со стороны поселка молодой женский голос.

Малыш лет девяти отделяется от группы своих товарищей, бежит на гору к землянкам, поддерживая штанишки. Вылинявшие на солнце волосы его ерошит ветерок.

Луков подходит к детям. Все они в первую минуту кажутся ему удивительно похожими на Петьку: без рубашек, у всех темно-бронзовые от загара тела.

Он присматривается и начинает узнавать в детях черты знакомых шахтеров, которых знал до войны. Вот лет десяти крепыш с веселыми бойкими глазами. Луков без труда узнает в нем сынишку Андрея Власюка, когда-то неоценимого баяниста и знатного крепильщика. А этот, большеголовый, со вздернутой верхней губой — несомненно сын шахтного диспетчера Киреева. У него и взгляд такой же, как у отца: пристальный, с суровинкой. А чей же этот, с вьющимися пепельными волосами и веселыми голубыми глазами? А тот курносый, в коротеньких штанишках? Чьи же они?.. Луков долго еще смотрит на детей, силясь вспомнить прежних своих знакомых, и когда убеждается, что многих забыл, задумывается.

Сегодня первый день, как Василий Луков вернулся из армии. С самого утра он ходил по знакомым местам, с трудом угадывая их. Взобравшись на небольшой холм неподалеку от балки, Луков смотрел на степь, на шахту, на развалины поселка и смутно догадывался: вот небольшая площадь, посредине нее когда-то бил фонтан, а теперь рос высокий бурьян и в нем бродили куры; а вот в тех хаотических развалинах погребен шахтный дворец; там была широкая улица; два ряда одноэтажных каменных домиков тянулись к самому мостику, перекинутому через ручей. А за ручьем, где теперь ютились землянки, стояла водонапорная башня. От нее остались груды кирпича и камней.

Прежний уютный городок, казалось, частью ушел в землю, частью спрятался под руинами.