Еще шла война

Я давно был знаком с Пахомовым, но, признаюсь, только в дороге по-настоящему узнал и оценил как человека. Взгляд его уже не казался мне насмешливым. В чуть сощуренных глазах Акима Павловича постоянно светилось любопытство, теплое участие.

Поздно вечером Пахомов, умащиваясь на верхней полке, спросил:

— Ты что же это в «козла» не стал играть и вообще вроде б размечтался?

— Думаю о встрече с приятелем, Аким Павлович.

— Вот оно что!.. Значит, у тебя в «Чайкино» друзья? — осведомился старик.

— Да, есть.

— Это хорошо: опыта наберешься и заодно чарчину выпьешь.

— Мой приятель — хороший малый, — не без гордости сказал я и для убедительности достал из чемодана небольшую фотокарточку. Щурясь сквозь очки, он долго рассматривал ее. С фотографии смотрел, улыбаясь, молодой парень с копной густых темных волос.

— Мне кажется, что я его где-то в газетке встречал, — улыбнулся он парню, как старому знакомому. — Если не ошибаюсь, проходчик Самоцвет.

Я утвердительно кивнул.

— Трудяга! — серьезно сказал старик.

Да, Николай Самоцвет — замечательный проходчик и хороший парень, в этом нет сомнения. Мы несколько лет сидели с ним за одной партой, состояли в одной юношеской футбольной команде, считались «ведущими» артистами школьной самодеятельности.

Когда я рассказал обо всем этом моему спутнику, он философски заметил:

— Это похвально, что наша молодежь в рабочие люди выходит. — Аким Павлович еще некоторое время ворочался на полке, пока не уснул.

Я разделся и лег, но сон не шел. Воспоминания уносили меня далеко. Я видел Киев, тонкие очертания невесомых ажурных мостов, легко перешагнувших через задумчивый полноводный Днепр…

Помнится, тогда был выпускной вечер. Взявшись за руки, юноши и девушки бродили с песнями до самого рассвета по садам и паркам над рекой. Казалось, что сам Днепр, залитый струящимися веселыми огнями, был также по-юношески взволнован и счастлив в эту необыкновенную ночь.

На Владимирской горке Неля взяла меня за руку, и мы сели на скамью. Она немного помолчала, нахмурив свои светлые, почти неприметные бровки, о чем-то думая, затем неожиданно спросила:

— Как ты думаешь, если поехать в Антарктику? Это такое место на земном шаре, что и во сне не увидишь. А главное, трудностей там — гора! Да еще каких! Ты только представь: хлеб до того замерзает, что его топором рубят.

— Морозы, вьюги, белые медведи… — стараясь перевести разговор на шутливый тон, вставил я. — Лучше уж поехать туда, где горы, леса…

— Морская вода, ласковое солнышко, — насмешливо перебила Неля, — одним словом, где нет трудностей…

Она говорила горячо, с азартом, при этом светлые глаза ее темнели, делались строгими. Неля могла говорить о своем любимом предмете сколько угодно, и всегда у нее получалось красиво. Но, удивительное дело, все это не трогало, не волновало, не заставляло задумываться. И все же я никогда не перебивал девушку из боязни обидеть ее.

Однажды Неля заговорила о Донбассе. Мне показалось, что она очень любит этот край. Из ее рассказов веяло необозримым простором полуденной степи, пропахшей чебрецом и ромашкой; перед глазами вставали высокие, похожие на египетские пирамиды, овитые голубой дымкой терриконы, а в ночи полыхание домен, от которого блекнут самые яркие звезды и гаснет луна…

Я догадывался, что Неля знала Донбасс только по книгам, в которых по обыкновению многое было приукрашено. Я же знал этот край таким, каким он был на самом деле: там работал мой дядя, и я иногда гостил у него. Труд шахтерский славный, но не из легких. Да и природа не такая уж поэтическая, как это представлялось Неле.

Но я не возражал ей. Эта девушка нравилась мне. Я немного робел перед ней. И удивительнее всего было то, чем она могла понравиться: худенькая, как тростинка, с нездоровой голубоватой тенью под глазами, видимо, от чрезмерного увлечения чтением. Глаза обыкновенные, серые, всегда широко открытые, будто от желания каждую минуту чем-нибудь удивить своего собеседника. Они вспыхивали и оживлялись, когда Неля встречала Николая. Темные, глубоко спрятанные глаза Самоцвета при этом также загорались в глубине. Как видно, Неля нравилась и ему.

Вначале я решил, что она только одному мне поверяет свои романтические мечты. Но однажды, когда мы втроем прогуливались в парке, Неля сказала Самоцвету:

— Не знаю, как ты, Николай, а я решила распрощаться с Киевом. Поеду на Урал или на целину.

— А почему не в Донбасс? — спросил Самоцвет. Темные глаза его выжидательно сощурились. — Там такие шахты, домны молодежь строит…

Неля на секунду задумалась, но затем встряхнула светлыми кудряшками и решительно заявила:

— Согласна! Еду! Только не надо тянуть. Завтра заявления отнесем в райком. А ты как, Василий? — вдруг спросила она у меня.

Признаться, меня уже несколько раз дядя приглашал на шахту, но я все время колебался, не писал ему ни «да», ни «нет». А теперь, подогретый страстной беседой друзей, твердо решил ехать только в Донбасс.