Еще шла война

Ей было приятно и радостно, что он сидел рядом, накинув пиджак на плечи, немного виноватый и, наверно, думает только о ней. И Вере уже начинало казаться, что напрасно наговаривают на Сергея, будто он много пьет и озорничает. Если б он в самом деле был такой, давно бы нагрубил ей и вообще не явился к ним в дом и, конечно, к ней.

Она вспомнила, как Сергей поцеловал ее и какой у него был виноватый и смущенный вид, когда она отпустила ему пощечину. И Вере стало жаль его. Она подняла голову. Взгляды их встретились. Вера смутилась от чего-то непонятного и сладостно-тревожного. «Я его полюбила или начинаю любить», — с радостным испугом подумала она и тут же решила, что и в самом деле любит, только за что, сама не знает. Ей казалось, что если она сейчас же не признается ему во всем, он уйдет, уйдет навсегда и больше она никогда не сможет полюбить.

— Это я угощал Герасима Васильевича за его отеческое, так сказать, попечительство, — между тем говорил Сергей. — Ты, ясное дело, человек свой, сор из избы не станешь выносить. Тебе все скажу начистоту. — Он поднял голову, взял девушку за плечи. Взгляд его был тверд и сумрачен. — Не разболтаешь — вижу! — как бы для самого себя убежденно сказал он и продолжал: — Так вот, работал я в забое, тебе это известно. Тяжело мне там было до чертиков. Собрался уже к приятелю на Сахалин. Там тоже не мед, но зато деньгу лопатой гребут… Пожаловался я как-то Герасиму Васильевичу на свою долю, а он мне: помогу твоей беде, говорит, потому как знаю, что ты к моей племяннице неравнодушен. А то как же, отвечаю ему, влюблен, что ни на есть по уши. А сам, представь, даже в глаза тебя не видел. Теперь совсем другой вопрос.

Он еще ближе придвинулся к Вере и уже смело прикоснулся щекой к ее щеке.

— Сережа… — невольно вырвалось у нее, и она опустила голову. Больше говорить она не могла, только сердце учащенно забилось и захватило дыхание.

— Так слушай же дальше, — и опять положил голову ей на плечо. Казалось, он совсем отрезвел, говорил рассудительно, спокойно, — Герасим Васильевич и говорит мне: переходи в мою смену крепильщиком по ремонту штреков, не пожалеешь. Подумал я, подумал и решился. В случае, не понравится или какая неудача, выход имеется: на Сахалин к дружку мотнусь…

— Что это ты все о Сахалине, Сережа? — тихо с упреком сказала Вера. — Ты лучше скажи, зачем сюда пришел?

— К тебе.

— Это правда?

— Брехать не умею, — и поднял голову.

Вера вгляделась в его глаза, прошептала:

— Так вот, чтоб ты знал: я, кажется, начинаю тебя любить, — и поцеловала его в губы, — А теперь — иди.

И отвернулась.

— Вот это здорово!.. — воскликнул Сергей. Привлек ее к себе и крепко обнял.

— Уходи… — слабо попросила она, — ну, Сережа, что ты делаешь?

— Я ничего, аленькая. А что?.. — задыхаясь, бормотал он.

Послышалось, как застонал Герасим Васильевич.

Вера отодвинулась от Сергея, убрала его руки с плеч, поднялась.

— Кажется, дядя проснулся.

И ушла в спальню.

Когда спустя некоторое время снова вернулась, Сергей стоял посредине комнаты в пиджаке и кепке, лихо, как всегда, сбитой на крутой затылок.

— Проводи, что ли, — просил он мрачно.

— Увидят.

— Ну и пусть их! Теперь ясно, что я твой жених. — В углах губ застыла усмешка, и снова пьяным, сумрачным весельем заиграли его глаза.

Вера молчала. Он взял ее ледяную руку в свою горячую и крепкую, втянул ее в темные сени. Она не упиралась. Он прижал ее и откинул ее лицо назад. У нее перехватило дыхание от насильственного и долгого поцелуя.

— Любит меня ваш брат… Вроде я медом смазанный, — проговорил он, тяжело дыша.

Она вся похолодела.

Рванулась и выбежала во двор.

Дымно-зеленый свет луны залил дорожки сада. Под деревьями лежали густые непроглядные тени. Слышно было, как спросонья заворковали под крышей голуби.

Вера села на скамью в тени под кустом сирени. Сергей, выйдя на порожек, достал папиросы, зажег спичку и стал пускать один за другим, похожие на одуванчики, облачка дыма. Постоял немного, осмотрелся кругом и, не увидев Веры, ленивым шагом, вразвалку поплелся со двора. Вера проводила его долгим, полным смятения взглядом, чувствуя, как горят щеки от стыда и перехватывает горло от обиды.

Придя к себе в комнату, Вера, не раздеваясь, легла в постель, уткнувшись лицом в подушку, и дала волю слезам. Она первый раз в жизни плакала оттого, что ее девичья мечта была грубо обманута человеком, которого она начинала любить, оттого, что первый раз в жизни пришла к ней любовь и стала для нее несчастьем…

А спустя несколько дней, Вера уехала к дедушке в свой родной, далекий Рыбачий, где не была много лет и где теперь ее мало кто помнил.

III

Началась осенняя путина, и работы у Веры прибавилось. Сети привозили с моря худые. Одной ей было уже не управиться с ними, и она договорилась с председателем колхоза, чтоб свободные от работы люди по вечерам помогали ей и деду Лукьяну Петровичу. Вскоре вдоль берега на шестах был подвешен длинный провод и на нем электрические лампочки. В их ярком свете мягко отсвечивал золотистый песок, веселой, праздничной казалась набегавшая бирюзовая волна.