Еще шла война

— Но почему я должна менять должность? Разве…

— А потому, что, как я в этом убедился, — членораздельно, напористо начал Чернобай, — вы не сработаетесь с Шугаем даже в том случае, если я ему закатаю строгача за грубость, штурмовщину и всякое такое. Вот так.

— Уйти — значит признать себя виновной. Но ведь вы знаете, что ни в чем моей вины нет, — запальчиво выговорила она.

Чернобай простодушно улыбнулся.

— Стоит ли доказывать, кто прав, кто виноват. По-моему, оба не правы. — Он перестал улыбаться и серьезно продолжал: — Интересы шахты требуют от ее руководителей прежде всего нормальных деловых взаимоотношений. Когда же этого нет, можно ожидать чего угодно: и обвалов, и катастроф… В общем, уйму всяких бед. Так не лучше ли, скажем прямо, предупредить болезнь в ее зачаточной стадии.

— Это значит, уйти по собственному желанию? — изо всех сил сдерживая себя, спросила Круглова.

— Ну, само собой разумеется, — как будто даже удивился ее вопросу Чернобай.

Уйти в такой момент, когда она чувствовала свою правоту, значило принять решение самое тяжелое и унизительное для себя.

— Нет, такого заявления я писать не буду, — решительно сказала она. — У меня есть должность, и я от нее не отказываюсь.

Брови у Чернобая дрогнули, но не поднялись. Он упорно смотрел в одну точку.

— Что ж, тогда я без вашей просьбы издам приказ, — с сожалением и в то же время с нотками угрозы сказал он, — для вас же хуже. Вот так.

Круглова поднялась, запахнула пальто, спросила:

— Надеюсь, что в этом приказе будет обоснована причина моего увольнения?

— Хватит! — внезапно повысил он голос. — Как-нибудь обосную, можете не сомневаться.

Вот когда она наконец-то расслышала и узнала ледяной звон чернобаевского голоса. Так же он звучал и по селектору. Круглова, не попрощавшись, вышла. Уже за дверью услышала, как Чернобай вслед ей тихо выругался.

Поджидая попутку, Татьяна думала: «Чернобай, конечно, от своего не отступит, издаст приказ о ее увольнении или переведет на другую работу, но интересно, чем он обоснует его? Не напишет же в нем, в самом деле, что, мол, так и так, начальник шахты и главный инженер не сработались, поэтому надо их развести в стороны, как двух сцепившихся драчунов. А какие еще могут быть у него аргументы, доказательства? Татьяна их не видела. Подать самой заявление, уйти по собственному желанию она не намерена — страшно подумать, что скажут Арина Федоровна, Королев, вся шахта…»

Проезжавшая мимо полуторка вдруг с ходу остановилась, взвизгнув тормозами. Распахнулась дверца, и из кабины донесся знакомый мальчишеский голос:

— Садитесь побыстрее, а то небось совсем зазябли.

Пока Татьяна усаживалась в кабину, шофер, стараясь быть строгим, выговаривал ей:

— Как маленькие, ей-право, чего не сказали, что будете ехать обратно, я бы раньше подкатил.

Татьяна с трогательной благодарностью взглянула на своего знакомого, и у нее на минуту отлегло от сердца.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В работе Горбатюк, казалось, забывал о своих физических болях. Его высокая костлявая фигура часто появлялась то в нарядной, то у шахтного ствола или в поселке. Он всегда был в окружении людей. С палкой по-прежнему не расставался, но шаг его стал ходким, нетерпеливым. Казалось, человек этот вечно куда-то спешит и все время боится, что не успеет к назначенному часу.

Всем было известно, что председатель шахткома «на ножах» с начальником шахты. Когда, случалось, Шугай отказывал шахтеру в какой-нибудь просьбе и в ответ слышал «буду жаловаться в шахтком», лицо его мгновенно покрывалось бледностью от закипавшей злости. Он знал, что Горбатюк «не слезет с него», пока не добьется своего. Когда, случалось, предшахткома наседал на него, Шугай досадливо кривился и, как человек, у которого нет уже сил спорить, махнув рукой, говорил: «Ладно, черт с тобой, делай, как знаешь…»

Сегодня, как и всегда, Горбатюк пришел на утреннюю смену вместе с первыми шахтерами. Забойщицы из бригады Быловой, забившись в угол нарядной, пели тягуче и тоскливо «Полывала огирочки дрибною сльозою…» Горбатюк знал: три дня тому назад бригаду нежданно-негаданно постигла беда — обвалилась верхняя часть лавы. К счастью, в тот момент в ней никого не было. Порода обрушилась во время пересмены. Когда Горбатюк и Шугай спустились в шахту, в откаточном штреке люди из бригад Быловой и Кострова о чем-то крикливо спорили. Оказалось, придя на смену и узнав о завале, бригада Кострова категорически отказалась приступить к работе.

— Пусть уберут после себя, тогда полезем в лаву, — в один голос заявили они.

К Шугаю подошла Былова.

— Одним нам не управиться, Николай Архипович, — едва выговорила она от волнения.

Шугай осветил дозоркой ее вдруг сразу похудевшее, черное от угольной пыли лицо.