Еще темнее

– Пожалуйста, Мак, называй меня Кристиан. Ведь ты на моей помолвке.

– Я слышал про аварию. – Он внимательно выслушивает мой подробный рассказ.

Мама устроила ужин в марокканском стиле. Накладываю себе закуски на тарелку, и мы с Маком говорим про «Грейс».

Подложив себе вторую порцию таджина из мяса ягненка, я удивляюсь, что Ана и Миа еще не пришли. Что они там делают? Я отправляюсь спасать Ану, но у дверей столовой слышу ее крик:

– Не смей меня учить!

Мать твою!.. Что там творится?

– Когда ты поймешь: это не твое собачье дело! – бушует Ана.

Я пытаюсь открыть дверь, но там кто-то стоит. Наваливаюсь и распахиваю ее. Ана бурлит от гнева, у нее даже покраснело лицо. Перед ней стоит Элена с мокрым лицом. Видно, Ана чем-то ее облила. Я закрываю дверь и встаю между ними.

– Элена, мать твою, что ты тут вытворяешь? – рычу я.

Ведь я велел тебе оставить ее в покое.

Она вытирает лицо тыльной стороной руки.

– Она не пара тебе, Кристиан.

– Что? – ору я так громко, что наверняка напугал Ану, потому что Элена буквально подпрыгнула. Но мне плевать.

Я предупреждал ее. И не один раз.

– Откуда ты знаешь, мать твою, что мне хорошо, а что нет?

– У тебя есть особенные потребности, Кристиан, – ласково говорит она, и я знаю, на что она намекает.

– Я уже говорил тебе: не твое это собачье дело. – Сам удивляюсь своей злости. – Ах вот оно что? – усмехаюсь я. – Ты считаешь, что ты мне подходишь? Ты? Что ты мне пара?

У Элены меняется лицо, суровеет; глаза смотрят словно два кремня. Она расправляет плечи и делает шаг ко мне.

– Я была лучшим, что когда-либо случалось с тобой, – надменно шипит она. – Ты погляди на себя, какой ты теперь. Один из самых богатых и успешных предпринимателей в Штатах – ты хозяин своего мира, ты самодостаточный.

Вот к чему она клонит.

Мать ее.

Я отступаю от нее на шаг. С отвращением.

– Тебе это нравилось, Кристиан, не обманывай себя. Ты шел по пути саморазрушения, а я спасла тебя от этого, спасла тебя от жизни за решеткой. Поверь мне, мой мальчик, именно там бы ты и оказался. Это я научила тебя всему, что ты знаешь, всему, что тебе нужно.

Я не помню, чтобы меня когда-либо разрушала внутренняя злость.

– Ты научила меня трахаться, Элена. Но это все пустое, как и ты сама. Неудивительно, что Линк тебя бросил.

Она задыхается от возмущения.

– Ты никогда не удерживала меня. Ты никогда не говорила мне, что любишь меня.

Она щурит свои голубые льдинки глаз.

– Любовь – это для дураков, Кристиан.

– Вон из моего дома, – раздается холодный и яростный голос Грейс.

Три головы поворачиваются к дверям, где стоит моя мать, ангел возмездия. Она смотрит на Элену так, словно готова ее убить. Еще немного, и Элена станет кучкой пепла.

Я гляжу то на Грейс, то на Элену, а у той отхлынула с лица вся краска. Грейс направляется к ней, а Элена, кажется, не в силах ни пошевелиться, ни что-то произнести под презрительным взглядом моей матери. Грейс с силой ударяет ее по лицу, удивив всех нас, и звук удара эхом отражается от стен столовой.

– Убери свои грязные лапы от моего сына, ты, шлюха, и убирайся из моего дома – немедленно! – шипит Грейс сквозь стиснутые зубы.

Черт возьми! Мама!

Элена с ужасом держится за щеку. Она часто моргает, глядя на Грейс. Потом выскакивает из комнаты, не потрудившись закрыть за собой дверь.

Грейс поворачивается ко мне, и я не смею прятать от нее глаза.

Я вижу на ее лице обиду и тревогу.

Она ничего не говорит, мы смотрим друг на друга. Комнату наполняет давящее, невыносимое молчание.

Наконец она нарушает его:

– Ана, прежде чем я передам тебе моего сына, ты не возражаешь, если я поговорю с ним наедине пару минут? – И это не просьба.

– Конечно, – шепчет Ана.

Я смотрю, как она выходит и закрывает за собой дверь.

Мама сверкает глазами, ничего не говорит и смотрит на меня так, словно видит в первый раз.

Она видит монстра, которого растила, но не создавала.

Блин.

Я капитально влип. У меня шевелятся на голове волосы, а губы побелели от страха.

– Как долго это было, Кристиан? – говорит она совсем тихо. Мне знаком этот тон – словно затишье перед бурей.

Что она успела услышать из нашего разговора?

– Несколько лет, – бормочу я.

Мне не хочется, чтобы она знала. Я не хочу ей говорить. Не хочу обижать ее, а я знаю, что ей будет больно. Знал это еще с пятнадцати лет.

– Сколько тебе было лет?

Я сглатываю, и мое сердце стучит, словно мотор на «Формуле-1». Я должен быть осторожным. Я не хочу неприятностей для Элены. Изучаю мамино лицо, пытаясь понять, как она будет реагировать. Надо ли мне солгать ей? Смогу ли я ей солгать? Конечно, я знаю, что лгал ей каждый раз, когда встречался с Эленой, говорил, что делаю уроки с приятелем.

Мамины глаза пронзают меня насквозь.

– Скажи мне, сколько тебе было лет, когда все это началось? – говорит она сквозь стиснутые зубы. Такой голос я слышал в редчайших случаях, и я понимаю, что обречен. Она не остановится, пока не добьется ответа.

– Шестнадцать, – шепчу я.