Помочь нам берется Жора Небольсин, бывший наш офицер, ставший преподавателем в ВИТКУ. У него аналоговая вычислительная машина, и он мучительно преобразует наши кривые по кусочкам (аппроксимация, кажется) в квадратные и кубические уравнения, съедобные для его машины. Такой же титанический труд завершается ничем, точнее – совершенно дикими кривыми с точками разрыва там, где сопрягались кусочки основной функции. По-русски: полный звездец.
Начинаю понимать: не по Сеньке шапка. Даже, если бы эта функция просчиталась и оказалась пригодной для определения длины дуги в реальном времени. Нужно ведь все эти теоретические химеры воплотить в реальное управляющее устройство. Мне не хватит ни мозгов, ни всей жизни, чтобы его построить и испытать. Целые НИИ, набитые очень умными докторами наук и кандидатами, решают годами и десятилетиями такие проблемы. А простые инженеры у них на побегушках: подай, припаяй…
Решаю подойти к этой козе с тыла: через оптику. Нужно знать длину дуги? Так давай и будем мерить непосредственно это ослепляющее и живое существо. Внутри – жарковато: 6000 градусов. Но можно ведь измерять только изображение, полученное через фотообъектив.
В ГОИ добываю пучок стекловолокна, вместе с Серегой Костюковым учимся его обрабатывать: делить, резать, полировать торцы. На объектив, защищенный стеклом, не пропускающим тепловые лучи, закрепляется бронзовый цилиндрик. В его окошке 5х5 мм, на которое проецируется дуга, размещается 10 слоев стекловолокна. Сережа проявляет адское терпение, монтируя и шлифуя 10 хрустальных подков на эту блоху. Каждый слой стекловолокна выходит на свой фотодиод и освещает его, генерируя ток. Теперь суммарный ток от прибора зависит от количества освещенных фотодиодов, которое пропорционально длине дуги. Все очень просто.
Но это в теории. Практически ток светодиодов зависит больше от яркости дуги, чем от ее длины, а яркость мерцает с частотой импульсов. Опять задача разветвляется: надо изобрести схему, которая бы считывала именно
Бумажные же события развиваются параллельно с нашей работой. Не прошло и двух-трех месяцев, как я получаю отказное решение ВНИИГПЭ: дескать, ничего нового нет: измерение длины дуги по ее напряжению общеизвестно.
Я даже взвываю: в формуле заявки мы тщательно обошли этот вопрос, а сама формула вообще о другом. Опровергаем, протестуем, посылаем. Еще два-три месяца и полное повторение отказа, опять не по теме формулы… Снова пишу возражения и доказательства. А вот и отказ с кое-чем конкретным: аналогичный способ патентуется Институтом электросварки им. Патона, но заявка закрытая, и ее суть нам не может быть раскрыта… Приехали.
Через своих ребят в ИЭС в Киеве добываю копию противопоставляемой заявки. Никакая она не закрытая, и речь в ней идет вообще о другом. Пишу яростное опровержение, не раскрывая особенно свое точное знание противопоставленных материалов. Через два месяца повторяются возражения, которые были в самом первом письме. Свихнуться можно с непривычки.
– Езжай в Москву, объясни им все, – настойчиво уговаривает меня Гоша. – Ну, не могут они не понять всю новизну и революционность наших решений!
В конце концов я сдаюсь, в смысле – наоборот: поддаюсь на уговоры своего «патентного поверенного» и собираюсь с силами для битвы в Москве. Мои моральные силы были в опасном избытке, а физические – в дефиците.
Неудобный поезд, на который удалось взять билет, пришел в Москву очень рано. Чтобы убить время, я пешком дошел от метро до Котельнической набережной, где размещается ВНИИГПЭ.
Еще было рано, предстояло ожидание около двух часов в вестибюле с колоннами, отделанными под что-то темно-зеленое, типа перезрелого малахита. Дом был построен во времена Хрущева, и, несмотря на это великолепие, низкие потолки давили на душу. Сесть было негде, и десятки приезжих людей в зимней одежде бесцельно тынялись по вестибюлю. Цвет нации – изобретателей – сразу «ставили на место» простым ожиданием внутри парадного подъезда. Прогресс все же был: ожидали теперь не «у подъезда». Цивилизация продвинулась еще дальше: к «своему» эксперту можно было дозвониться по телефону и договориться о встрече. А номер телефона справочного бюро ВНИИГПЭ, которое сообщало этот номер, был заботливо расположен прямо перед глазами звонившего. Особенный шик был в том, что это был не какой-нибудь местный телефон, а нормальный городской таксофон, к которому немедленно выстроилась очередь с началом рабочего дня в Важной Конторе, если хотите – даже в Святилище.
Подлый автомат глотал и не возвращал «двушки» (единственную валюту, которую он кушал), даже если было занято. Толпою «цвет и надёжа нации» бегала за монетами в довольно далекие магазины и киоски. Там их выдавали с трудом, всего по несколько штук «в одни руки».