Я не хочу! Скажите, что есть знамение, предсказание, что мир рухнет в бездну… или не рухнет. Что звезды приказывают. Что… Но я не хочу решать сама!
А они смотрят.
– Город, – тихо напомнил Кархедон.
– Еще и город?
Я тут с будущим мира пока не разобралась.
– Мы уйдем, но тени останутся. Они не опасны для дракона.
– И что с ними делать?
– Что захочешь. Считай, это твое наследство.
Ну, если не опасны для дракона… И если вспомнить, сколько там золота, да и не только золота… Эдди еще про артефакты рассказывал. Хотя эти штуки лучше бы оставить прошлому.
– Я же говорил, умная девочка, разберется. – Кархедон потянулся ко мне. А я к нему навстречу. Странно касаться чужой чешуйчатой морды.
Рукой.
Я снова человек. Хрупкий и ничтожный перед этим зверем. Но сердце болит не от страха, а от понимания, что вижу его в последний раз. И чувствую ладонью жар, исходящий от чешуи.
– Не бойся. – Его голос звучит в голове. – Что бы ни происходило, не бойся.
– Драконы не боятся. – Черный не менее горячий.
– Я не боюсь, – всхлипываю я.
И вытираю глаза.
Драконы не боятся. И не плачут. Наверное. Я многое знаю о драконах. Достаточно, чтобы улыбнуться и сказать:
– Легкого вам неба…
А потом я проснулась. В слезах. И с тянущей болью в сердце. Но она скоро прошла. Я ведь не одна. Чарли вернулся. Лег, правда, поверх одеяла, обнял меня и лежал. И… не спал.
– Опять? – шепотом спросил он.
А я кивнула.
– В последний раз. Так сказали. Они уходят.
– А ты плачешь?
– Я… дура, наверное, сентиментальная. Но мне их жаль. Привыкла. А они уходят. Но так надо.
– Не дура.
Хорошо, когда муж не считает тебя дурой. Я так думаю. Шмыгнув носом, я уткнулась в его плечо. И долго так лежала. Наверное, целую вечность. Ну или пару минут точно.
– Прости, – тихо-тихо произнес Чарльз.
– За что?
– За то, что бросил.
– А ты бросил? – В груди сжался ком.
– Нет. Просто… Августа. Ей сложно сейчас. Она совершенно запуталась.
А еще она родит дракона.
И я, если вдруг будут дети. А дети будут. И… как сказать? Или пока не говорить? В конце концов, она же еще не родила. И мало ли что случиться может.
Думать о таком мерзко.
А не думать не получается.
Лежу.
Дышу.
– Я тебя люблю. – Это тихое признание окончательно разрушило мой сон.
– Любишь? – Я повернулась к Чарли. В темноте лица не видно, но мне и не нужно.
– У тебя глаза стали совсем золотыми.
– Это плохо?
– Это не имеет значения. На самом деле неважно, какого цвета у тебя глаза. Или волосы. И… вообще. Я люблю тебя всю, от макушки до пяток. И пятки тоже люблю. И то, как ты хмуришься. Или улыбаешься. Люблю твой смех. И твой голос. И наверное, я сошел с ума, но я хочу быть твоим мужем до конца времен.
– Это долго.
Меня распирало.
От восторга. И счастья. И еще от того, что теперь я знала наверняка: мы справимся. И я, и Чарли. И весь мир, чтоб его.
Неважно, что ждет впереди, там, на Востоке.
Справимся.
И чертов ящик сиу останется закрытым. И ребенок Августы родится. Драконом ли, человеком, время покажет. И дракона воспитать можно. С Эдди матушка ведь справилась. С драконом тоже как-нибудь да сладим.
Именно.
А потом, когда-нибудь после, когда заняться станет совершенно нечем, мы вернемся в проклятый город за моим наследством. Или не мы, а наши с Чарли дети.
Или их дети.
Это ведь на самом деле не так и важно.
Почти эпилог
Причальные мачты поднимались над округлым, похожим на огромную раковину зданием вокзала. На поле за ним медленно шевелились огромные туши дирижаблей, уже опустившихся или готовых подняться. Чем-то они китов напоминали, тех, с картинок.
Я смотрела.
На дирижабли. На суету внизу. Люди крохотные, что муравьи. Смешные. Только мне не до смеха. Во рту пересохло, сердце колотится.
И…
И позади осталась мертвая пустыня, как и городок, в котором нам не слишком обрадовались. Но, главное, с матушкой все оказалось в порядке.
Вот только Доусон женился.
На вдовушке, которая с Востока приехала. За вдовушкой приехали сундуки и стадо тонкорунных овец. Он честно и признался, что давно уж с ней в переписке состоял, а матушку обхаживал, стало быть, чтобы она землю продала. Земли-то у нас еще осталось, а не пользуемся. Эдди – тот, конечно, обиделся и морду ему набил. За матушкины порушенные надежды. Но потом столковались, не без Чарли, сказавшего, что землю продавать не стоит, как знать, чем оно обернется, а вот аренда – дело другое.
Ну и заключили договор.
Матушка же вещи собрала. Правда, собирать было немного. А от Эдди отмахнулась, мол, еще не время рассказывать.
О чем?
Понятия не имею.
Эдди настаивать не стал, матушку он всегда уважал безмерно. Вот мы и погрузились на дирижабль опять. И полетели… и летели, летели… Тоска смертная, если честно. Мамаша Мо и та со мною согласилась, что тоска и есть.
Так вот, летели и прилетели, стало быть.
– Волнуешься? – Чарльз подал руку.
– Волнуюсь.
Узкая лесенка протянулась к башне. Я ступила и замерла, оглядываясь. Все то же поле. Туши дирижаблей вверху, и там, ниже, тоже. Узкая полоска залива. Вода издали кажется серой и злой, не таким я представляла море.
А город?
– Город где?