Читаем Ещё один плод познания. Часть 2 (СИ) полностью

Нет выбора! Тем более, что он чувствовал: вся эта цепочка обстоятельств - начиная с его брошенных Бусселю слов о "скучающей девушке" и кончая тем, что Антуан ввалился к нему несколько часов назад, чтобы стрельнуть сигарет, - выстроилась как будто нарочно для того, чтобы поставить его, Мишеля, на некий словно бы уступ-утёс, откуда нельзя не прыгнуть в море. Ибо иного пути с этого уступа нет, пологий отход заказан ему, если он хочет остаться собой... Да, это изощрённо рассчитанное и продуманное взаимодействие ниточек-приводов; они влекут не видящую их куклу и водворяют на позицию... Куклу живую и чувствующую; но в том-то и соль вселенского театра!..

Он ловил себя на желании - скорей бы! Скорей бы всё уже решилось. У него очень здоровый организм, вряд ли он не будет сочтён годным для донорства; так пусть же, наконец, будет уже наркоз, и уйдёт сознание, чтобы вернуться уже когда Аннет будет знать - и, наверное, уже будет тогда рядом. И уже надо будет восстанавливаться - да, только это! И впереди будет заживление, и возврат к полноценной жизни!.. Иначе нет смысла пробуждаться, подумал он... Да нет, чепуха... доктор сказал, что человек в хоккей играл без почки, а они же там не только на коньках мчатся, у них же там сплошные травмы, и защитное снаряжение специальное, они же там под шайбу всё время прыгают, чтобы ворота заслонить; а если так, то, значит, для меня с моим настольным теннисом это... я это тем более ощущать не буду... А на Эверест я и так не полез бы, и в бой мне больше нельзя... так что будет та же самая жизнь, что и раньше!..

Да, будет, дай-то Бог, та же самая жизнь: солдатика, получившего рубец, вернут на полку или, скажем, в игрушечную крепость. Это уже не совсем новый солдатик, ему больше не надо ходить в атаку, но для ночной стражи, скажем, он ещё подойдёт...

Мишель помнил - и сам не знал, жалеет ли, - что почти не играл в детстве в солдатиков, что перестал в них играть после гибели Ноэми. Ведь накануне той страшной ночи он хотел принести ей пластмассовых рыцарей, чтобы расставить на стенах построенного ими города; и больно было ему потом смотреть на эти фигурки, и не было желания ни прикасаться к ним, ни чтобы дарили нечто похожее... Сыновьям он, правда, покупал когда-то по их просьбам целые наборы, но и с ними практически не играл в человечков с мечами, луками и боевыми топорами или с выставленными наискосок-наперевес автоматами. Ему казалось неинтересным создавать миры, населённые теми, кто - даже если в воображении прокручивать некие драматичные истории из их жизни и диалоги между ними, - никогда не сможет ничего сказать самому сценаристу. И ещё - становилось не по себе: а что, если бы эти человечки внезапно всё-таки взяли и ожили? Вот тогда - что услышал бы от них творец их игрушечной ойкумены? Творец, швырнувший их всех в эти сражения, сумятицы, опасности..? А может быть, они крикнули бы ему ненавидящими, проклинающими голосами: "Ты, затевая свою игру, не подумал о том, что мы можем оказаться живыми, что нам может быть больно!.."

Другое дело - литературные герои. С ними создатели эпопей всё время переговариваются, и настоящий писатель - так думалось Мишелю, - получает некое таинственное согласие от творимых им образов на то, чтобы повести их тою или иной стезёй. Сейчас он понимал, почему так долго не получались у него сюжетные вещи: едва ли не главная причина в том, что не было уверенности, насколько "присущи" были мыслившимся ему когда-то героям поступки, которые он примерял к ним. Но в "Сказании об Избавителе" всё уложилось: ни Тетрарх, ни его близкие - если когда-нибудь, в иных измерениях, допустим, выпало бы встретиться с ними, - не оспорили бы написанного им. Он чутко прислушивался к ритму жизни своих образов. Вот, например, по первоначальному замыслу жена Тетрарха не была с Исцелительницами, она умерла незадолго до мужа; Аннет права, он, автор, "умертвил" её для того, чтобы Тетрарх-Избавитель не должен был покидать её, уже немолодую, отправляясь на Остров, навстречу своей гибели... Но она "попросилась" в дома больных; прежде чем склониться перед своим возлюбленным господином, моля не запрещать ей разделить подвиг дочерей, она "сказала" самому Мишелю: "Почему ты так поступаешь со мной? Разве я не жена Избавителя, разве мне пристало стоять в стороне от спасающего деяния?" И он подчинился её словам...

А к нам - прислушиваются? Тот, Кто сотворил нас, - улавливает ли он, старается ли уловить, чего мы жаждем и чего отвращаемся... не только ради интереса, но и чтобы, внемля нам, поступать с нами согласно движениям наших душ?.. Получим ли мы когда-нибудь ответ на это?..

Но сейчас не получалось думать об этом. Думалось о близких. Перед операцией надо послать заготовленное письмо Аннет. И SMS. И тогда - всё! Тогда оставить телефон вместе с ноутбуком на хранение. Потому что если она в оставшийся промежуток времени успеет позвонить... у меня может не хватить силы воли, я могу ответить... но нельзя! Я должен сдать телефон, прервать связь...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Последний
Последний

Молодая студентка Ривер Уиллоу приезжает на Рождество повидаться с семьей в родной город Лоренс, штат Канзас. По дороге к дому она оказывается свидетельницей аварии: незнакомого ей мужчину сбивает автомобиль, едва не задев при этом ее саму. Оправившись от испуга, девушка подоспевает к пострадавшему в надежде помочь ему дождаться скорой помощи. В суматохе Ривер не успевает понять, что произошло, однако после этой встрече на ее руке остается странный след: два прокола, напоминающие змеиный укус. В попытке разобраться в происходящем Ривер обращается к своему давнему школьному другу и постепенно понимает, что волею случая оказывается втянута в давнее противостояние, длящееся уже более сотни лет…

Алексей Кумелев , Алла Гореликова , Игорь Байкалов , Катя Дорохова , Эрика Стим

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Постапокалипсис / Социально-психологическая фантастика / Разное
Идеи и интеллектуалы в потоке истории
Идеи и интеллектуалы в потоке истории

Новая книга проф. Н.С.Розова включает очерки с широким тематическим разнообразием: платонизм и социологизм в онтологии научного знания, роль идей в социально-историческом развитии, механизмы эволюции интеллектуальных институтов, причины стагнации философии и история попыток «отмены философии», философский анализ феномена мечты, драма отношений философии и политики в истории России, роль интеллектуалов в периоды реакции и трудности этического выбора, обвинения и оправдания геополитики как науки, академическая реформа и ценности науки, будущее университетов, преподавание отечественной истории, будущее мировой философии, размышление о смысле истории как о перманентном испытании, преодоление дилеммы «провинциализма» и «туземства» в российской философии и социальном познании. Пестрые темы объединяет сочетание философского и макросоциологического подходов: при рассмотрении каждой проблемы выявляются глубинные основания высказываний, проводится рассуждение на отвлеченном, принципиальном уровне, которое дополняется анализом исторических трендов и закономерностей развития, проясняющих суть дела. В книге используются и развиваются идеи прежних работ проф. Н. С. Розова, от построения концептуального аппарата социальных наук, выявления глобальных мегатенденций мирового развития («Структура цивилизации и тенденции мирового развития» 1992), ценностных оснований разрешения глобальных проблем, международных конфликтов, образования («Философия гуманитарного образования» 1993; «Ценности в проблемном мире» 1998) до концепций онтологии и структуры истории, методологии макросоциологического анализа («Философия и теория истории. Пролегомены» 2002, «Историческая макросоциология: методология и методы» 2009; «Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в XXI веке» 2011). Книга предназначена для интеллектуалов, прежде всего, для философов, социологов, политологов, историков, для исследователей и преподавателей, для аспирантов и студентов, для всех заинтересованных в рациональном анализе исторических закономерностей и перспектив развития важнейших интеллектуальных институтов — философии, науки и образования — в наступившей тревожной эпохе турбулентности

Николай Сергеевич Розов

История / Философия / Обществознание / Разное / Образование и наука / Без Жанра