Ещё один плод познания. Часть 2 (СИ)

Он рассказывал, а между тем перед ним проносились воспоминания, речения, образы... Не откупишься!.. Я не собираюсь ни от чего "откупаться", только спаси её, спаси это дитя, спаси эту маленькую Элизу, Боже!.. Я не собираюсь ни от чего "откупаться"! Да, конечно, я, никогда не знавший нужды и лишений, не думал раньше о тех, кого они постигают, о тех, кто живёт, захлёбываясь в океане повседневной нищеты, неизбывных тягот, безысходной обездоленности... Я не думал о них, но я уже не тот, что был: недавно я сам, своими руками, убил двух обездоленных... правда, убил защищаясь, у меня не было выхода; а теперь, а сейчас нас бросило куда-то опять... А эта осиротевшая малышка... Ему внезапно очень ярко представилось её - лишь мельком до сих пор и виденное, - личико: пепельно-белое - да, цвета опавшего, успевшего остыть пепла, - охватываемое разметавшимися чёрными прядями... Подобные дрожащим капелькам глаза, те самые глаза, очертаниями напоминающие нераспустившиеся бутоны тюльпана... так Луиза сказала, и это врезалось ему в память - да, кажется, и в самом деле... Вот это и представилось очень зримо; но он не мог бы сказать, красива ли она, ибо сама возможность красоты убивалась на этом лице... испепелялась - не к тому ли и пепельный оттенок, - взрезающим душу выражением страдальчества... Запредельный ужас детского страдания воплощён был в этих чертах... И перед мысленным взором Андре закружились фотографии, кинокадры... Дети в Освенциме... и Хиросима... и лондонские трущобы в девятнадцатом веке... и - из телевизионных хроник, - дети с торчащими от голода рёбрами... где-то там в Анголе или Руанде...

И как же это так, что не находят никого из родных этой девочки?.. Ему не захотелось задерживаться на этой мысли... не надо, не надо об этом думать сейчас, лучше не переставая рассказывать о чём-то дочке... Вытащив из кармана телефон, глянул - вот уже и девятый час...

Жюстин слушала отца - про вживления, трансплантации, про людей, завещающих использовать их ткани и органы, про банк донорских пожертвований... Папа много знает, думала она... и, наверное, многое может... он и мама многое могут - сумели же они спасти эту крошку... И что же сделать для того, чтобы это было и в самом деле спасением? Теперь её спасают врачи и сёстры; и сбудется ли?.. Мы плывём на кораблике, мы хотим доплыть, мы так хотим, чтобы матрос крикнул нам с верхушки мачты - "Земля!.." Мы хотим, чтобы к нам вышел доктор и сказал - она вне опасности... Сбудется ли?.. Мама там, в палате, она не отходит от ребёнка; но мы все, все в одной лодочке... или, может быть, в одном домике, уносимом куда-то?..

Её, эту девочку, зовут Элиза, думала Жюстин... её зовут как девушку из сказки "Дикие лебеди", принцессу, сестру одиннадцати заколдованных братьев. Девушка плела рубашки из крапивы, чтобы избавить братьев-принцев от колдовства и вернуть им обличье людей; и она вынуждена была молчать, и руки были у неё в ожогах... и её чуть не сожгли по злому навету... Но всё закончилось хорошо; а с этой крошкой... и с нами - будет ли так?.. В сериале человек с пересаженным сердцем может бегать и драться, а в сказке все, кто должен спастись, спасаются; а мы-то ведь не в сказке... Но у принцессы не было любящей мамы, а была жена отца, желавшая погубить... А отец... да что это за отец, который не заступился за своих детей, отвернулся от них, оклеветанных, не мог и не хотел противостоять?.. МОЙ папа в любой огонь бросился бы ради меня или Пьера - так же, как бросился спасать эту малышку... и он, и мама... мама, у которой руки изрезаны не крапивой, а стеклом разбитого окна машины... И ЭТА Элиза - у них под защитой!.. Мы не в сказке, и они не всё могут... но ОНИ - сделают всё, что в их силах!..