Эшелон на Самарканд

— Быстро, — кивнула одобрительно и подошла ближе. — Мои советы помогли? Прижали к стенке начальника горснабжения и пригрозили пожаловаться в ЧК?

Дышала глубоко, успокаивая сбившееся от работы дыхание. А пахла — солью. Из неотжатой тряпки в руке женщины капала на пол вода.

— Глаза отво́дите. Неужели угадала?

— А ты оденься! — вспылил Деев немедля. — Тогда и не буду отводить.

И заставил себя уткнуться взглядом в ее грудь — вот тебе! Пялился нахально в распахнутый створ исподней рубахи — вот тебе! — не моргая, а нарочно даже выкатив глаза и чувствуя, как теплеют от стыда щеки. Все разглядел — и шею, и бугорки ключиц, и каплю пота в ямке между ними. И сам не знал, как исхитрился в эдакой темноте, а разглядел.

— Для вас я комиссар, а не женщина, Деев. — Белая подошла вплотную, и тело его подобралось, распрямилось в струнку, словно за волосы к потолку потянули, чтобы стать хоть на вершок повыше. — Тогда какая разница, в чем я? Или в чем вы? Разве не так?

Стать повыше — не получилось.

Белая разорвала тряпку надвое и одну половину кинула Дееву под ноги. Сама же вернулась к вымытому участку и продолжила уборку.

Работала быстро и ладно. Руки размашисто скользили по полу, спина упруго раскачивалась. Волосы колыхались в такт движениям, вспыхивая золотым облаком в мерклом керосиновом свете… Деев одернул себя — отвернулся.

Вдруг понял, что все еще держит в ладони револьвер. Стал засовывать обратно в бушлат, но никак не мог попасть в карман. Попал наконец. И тут же едва не сбил ботинком ведро с водой. Да что за напасть!

Он пульнул котомку с вещами на какую-то полку, сбросил бушлат и стал разуваться. Сбежать бы в соседний вагон и там наводить чистоту — да лампа одна. Даже в другой конец вагона не улизнешь — круг света невелик, придется толкаться задами на освещенном пятачке. Ну и потолкаются! Невелика задача — с наглой девкой пару часов полы драить. Закатал галифе по колено, а рукава гимнастерки — по локоть. Готов к уборке!

— А у меня неудача, — продолжала между тем Белая. — Начальник ваш, Чаянов, отказался вас с маршрута снимать. Сцепились мы с ним крепко. Я ему: слабоват, говорю, ваш Деев оказался — нервического склада, впечатлительный, как барышня. Не довезет…

Деев, как раз полоскавший свою тряпку в ведре, так и застыл — согнутый пополам, с мокрой ветошью в руках.

Перед ним уже недалеко маячили голые комиссарские ноги — отступая назад шаг за шагом и оставляя за собой чистые половицы.

— …А Чаянов мне в ответ: если кто и довезет — то Деев. — Ноги все ближе. — Хоть машиниста в пути заменит, хоть механика. И паровозы, говорит, знает, как отец родных детей. Я отступаю редко, но тут пришлось. — Ноги едва не у самого деевского лица, руку протяни — достанешь. — Вы что, и правда лучший?

Деев шваркнул мокрую ветошь на пол; крупные брызги — шрапнелью во все стороны.

Сорвал через голову гимнастерку, содрал галифе, отшвырнул в сторону — тоже остался в исподнем.

Схватил тяжелое ведро и с размаху жахнул из него всю воду — на вымытое. А заодно и на ноги, гладкие да бесстыжие. Жаль, одно только ведро было!

Волна раскатилась по вагону, окатила подставку керосиновой лампы — огонек не потух, лишь колебнулся слегка. Деев шлепнулся в ту воду на четвереньки и начал рьяно орудовать ветошью — перемывать за комиссаром.

Отвечать — не стал.

Белая постояла немного, глядя на Деева, и принялась помогать…

Керосинка светила исправно — и работали они исправно, более не прерываясь на разговоры. При мытье полов разница их в росте стала незаметна. Исподние рубахи были совершенно одинаковы, а штаны отличались только длиной.

В вагоне было тихо. Тени уборщиков падали на потолок, то скрещиваясь, то расходясь. От свежесрубленных нар пахло смолой.

С верхней полки свисал подол аккуратно разложенной юбки, поверх которой прилепился темный ком — мужская гимнастерка.

* * *

День перед отъездом был — бесконечный бой.

Деев, едва вздремнувший после ночной уборки, на рассвете был разбужен увесистым тычком в плечо. Глаза открывает — человек. Даже не человек — гора: плечи еле в проходе помещаются, голова макушкой потолок подпирает. А в руке у горы — чемодан фанерный с намалеванным посередине красным крестом.

— Доктор, — обрадовался со сна Деев.

— Нет, — покачал головой человек-гора. — Фельдшер.

Слово «нет» фельдшер Буг произносил чаще остальных. «Нет, плацкартные вагоны под лазарет не возьму — окна маловаты. А вот вагон-церковь — в самый раз». «Нет, лазарету не место в центре состава. Нужно переместить в конец». «Нет, с таких коек больные падать будут. Оснастить каждую привязочным ремнем».

Деев метался от эшелона к вокзальному зданию и обратно — требовал маневровку для перемещения вагонов (нашлась!), ремни для коек (нашлись! пусть и не ремни, а всего-то гужевые веревки), печку-чугунку для кипячения воды (и эта вдруг обнаружилась!), стол для операционной (реквизировали кухонный, из питательного пункта), одеяла для снятия озноба (с этим оказалось сложнее всего — добыть удалось только десяток багажных мешков из холстины)… Метался по путям, исполняя указания фельдшера, и гадал: сколько же тому лет?