Эшенден, или Британский агент

Но Эшенден счел, что лучше усадить ее за письмо, пока страх не прошел. Кто знает, что она еще выдумает, когда придет в себя?

— Я вам буду диктовать. Пишите то, что я скажу.

Она тяжело вздохнула, но взяла бумагу и ручку и подсела к туалетному столику:

— Если я сделаю это и… ваш план увенчается успехом, какая у меня гарантия, что вы отпустите меня на свободу?

— Гарантия? Слово полковника. Обещаю вам, что выполню все его указания.

— Какая же я буду дура, если предам своего друга, а потом сяду на десять лет за решетку!

— Повторяю, мы выполним свое обещание. Ведь вы не представляете для нас никакой ценности. Нам нужен Чандра, а не вы. Зачем нам возиться с вами, тратиться на ваше пребывание в тюрьме, раз вы не можете причинить нам никакого вреда?

Джулия задумалась. К ней вернулось самообладание. Создавалось впечатление, что, растратив все эмоции, она стала теперь такой, какой была на самом деле, — разумной, здравомыслящей женщиной.

— Говорите, что писать.

Эшенден задумался. Написать письмо так, как бы она сама его написала, большого труда не составляло, и все же торопиться не следовало, тут ведь ни литературный, ни, наоборот, разговорный стиль не годится. Эшенден заметил, что в момент эмоционального напряжения люди склонны к патетике, выражаются высокопарно. В книге или на сцене это звучит неестественно, и автору приходится придумывать своим героям более простой, менее выспренний, чем в жизни, язык. Одним словом, задача перед Эшенденом стояла серьезная и в то же время, Эшенден это чувствовал, несколько комическая.

— «Я не знала, что полюбила труса, — начал диктовать он. — Если бы ты любил меня, то не колебался бы, раз я прошу тебя приехать. — Подчеркните двойной чертой „не колебался“. — Я ведь ручаюсь, что тебе ничего не грозит. Если же ты меня не любишь, то можешь не приезжать. Не приезжай. Возвращайся в Берлин, где ты будешь в безопасности. Мне все надоело. Мне здесь одиноко. Я так ждала тебя, что от ожидания заболела; каждый день я говорю себе: „Сегодня-то уж он приедет“. Если бы ты действительно меня любил, то не колебался бы так, поэтому теперь мне ясно, что ты меня не любишь. Я устала от тебя, устала безмерно. У меня нет денег. Гостиница ужасная. Ради чего я тут живу? Я ведь могу получить ангажемент в Париже. Там у меня есть друг, который имеет на меня самые серьезные виды. А я потратила на тебя столько времени, ничего не получив взамен. С меня хватит. Прощай. Ты никогда не встретишь женщину, которая будет любить тебя больше, чем я. Я не настолько богата, чтобы отказаться от предложения своего друга, поэтому я дала ему телеграмму и, как только получу от него ответ, уеду в Париж. Я не виню тебя за то, что ты меня не любишь, это не твоя вина, но ты должен понять, что с моей стороны было бы глупостью тратить на тебя жизнь. Молодость ведь проходит. Прощай. Джулия».

Прочитав письмо, Эшенден остался им не очень доволен, но лучшего он придумать не мог. Звучало оно вполне правдоподобно, хотя написано было чудовищно: английский язык Джулия знала очень посредственно, писала так, как слышала, и орфографические ошибки попадались поэтому чуть ли не в каждом слове; вдобавок почерк у нее был, как у шестилетнего ребенка; она то и дело зачеркивала слова и переписывала их заново. Некоторые фразы были написаны по-французски; в двух-трех местах на бумагу капали слезы, и чернила расплывались.

— Сейчас я вас покину, — сказал Эшенден. — Не исключено, что во время нашей следующей встречи я сообщу вам, что вы свободны и можете ехать, куда захотите. Куда бы вам хотелось?

— В Испанию.

— Очень хорошо. Я об этом позабочусь.

Она пожала плечами. Эшенден ушел.

Теперь оставалось только ждать. После полудня он отправил посыльного в Лозанну, а на следующее утро спустился к причалу встретить пароход. Возле кассы находился небольшой зал ожидания, куда, по его приказу, прошли детективы. Обычно, когда приходил пароход, пассажиры, один за другим, выходили на причал, где у них, прямо у трапа, проверялись паспорта. Если бы Чандра приехал и предъявил свой паспорт (а он у него скорее всего будет фальшивый, выданный какой-нибудь нейтральной страной), его бы попросили подождать, а затем, после того как Эшенден его опознает, арестовали. Эшенден с волнением следил за тем, как пароход медленно подходил к берегу. Он пристально вглядывался в собравшуюся у трапа толпу, но мужчины, хотя бы отдаленно похожего на Чандру, среди них не было. Чандра не приехал. Эшенден терялся в догадках. Он уже выложил все козыри. В Тонон прибыло всего несколько человек, и, когда они прошли паспортный контроль, Эшенден спустился на причал и направился к пароходу.

— Неудача, — сказал он Феликсу, который проверял паспорта. — Человек, которого я ждал, не приехал.

— У меня для вас письмо.

И Феликс протянул Эшендену письмо, адресованное мадам Лаццари. По витиеватому почерку он сразу же узнал руку Чандры Лала. В этот момент на горизонте показался женевский пароход, который шел в Лозанну и приходил в Тонон через двадцать минут после парохода, плывшего в противоположном направлении. И тут Эшендена осенило.