Эшенден. На китайской ширме

«Ни под каким видом не приезжай. Не обращай внимания на мои письма. Это опасно. Я люблю тебя. Любимый, не приезжай».

Письмо было написано на скверном немецком языке. Эшенден положил его в карман, дал паромщику пятьдесят франков и отправился домой спать. На следующий день, поднявшись в номер к Джулии Лаццари, он обнаружил, что дверь заперта. Он несколько раз постучал – безрезультатно.

– Мадам Лаццари, – крикнул Эшенден, – откройте дверь! Мне необходимо с вами поговорить.

– Я лежу в постели. Я больна и не могу вас принять.

– Мне очень жаль, но вам придется открыть дверь. Если вы больны, я пошлю за врачом.

– Нет, уходите. Я не хочу никого видеть.

– Если вы не откроете сами, я вызову слесаря, и дверь взломают.

Джулия ничего не ответила, но через минуту Эшенден услышал, как в замочной скважине повернулся ключ. Он вошел. Джулия была в халате, с распущенными волосами. По всей вероятности, она только что встала.

– Мои силы на пределе. Больше я ни на что не способна. Неужели по мне не видно, что я больна? Мне было дурно всю ночь.

– Я к вам ненадолго. Может быть, все-таки вызвать доктора?

– Доктор тут не поможет.

Эшенден вынул из кармана письмо, которое передал ему паромщик, и протянул ей.

– Как это прикажете понимать? – спросил он.

Увидев свое письмо, она от неожиданности потеряла дар речи, из воскового ее лицо сделалось зеленым.

– Вы же обещали, что без моего ведома не будете писать писем и пытаться уехать из города.

– И вы думали, что я сдержу слово? – вскричала она дрожащим от негодования голосом.

– Нет, не думал. Если хотите знать, вас поселили в уютном отеле, а не в городской тюрьме, не только из гуманных соображений. Должен вам признаться, что при всей предоставленной вам свободе передвижения у вас было не больше шансов бежать из Тонона, чем из тюремной камеры, где держат на цепи особо опасных преступников. Глупо тратить время на письма, которые никогда не дойдут до адресата.

– Cochon[26].

Она выкрикнула это оскорбительное слово со всем неистовством, на которое только была способна.

– А теперь вы должны сесть и написать такое письмо, которое дойдет до адресата.

– Никогда! Больше я ничего делать не буду! Ни слова больше не напишу.

– Но вы забываете, что вас сюда привезли не случайно.

– Я ничего делать не буду. Хватит!

– Советую вам подумать.

– Подумать? Я уже подумала. Можете делать со мной все, что хотите, – мне безразлично.

– Очень хорошо, даю вам пять минут, чтобы вы могли переменить свое решение.

Эшенден вынул из кармана часы и сел на край неубранной постели.

– Боже, как мне осточертел этот отель! Почему вы не посадили меня в тюрьму?! Почему, почему? Куда бы я ни шла, я чувствовала, что шпики ходят за мной по пятам. То, что вы со мной делаете, – бессовестно! У вас нет совести! В чем состоит мое преступление?! Я спрашиваю вас, что я такого сделала? Разве я не женщина? Бессовестно требовать от меня того, что требуете вы! Слышите, бессовестно!

Она говорила высоким, пронзительным голосом и никак не могла остановиться. Наконец пять минут истекли. Эшенден молча встал.

– Да! Идите, идите! – закричала она и вновь стала осыпать его проклятиями.

– Я скоро вернусь, – сказал Эшенден.