Эшенден. На китайской ширме

Эшенден встал, не торопясь направился к отелю, небольшой второразрядной немецкой гостинице, безукоризненно чистой и опрятной. Из окон его номера открывался красивый вид, обставлена комната была лакированной сосновой мебелью; в холодный, дождливый день такая мебель выглядит на редкость убого, однако сейчас, когда было тепло и солнечно, она «смотрелась». Сев за столик в холле, Эшенден заказал себе бутылку пива и разговорился с хозяйкой гостиницы. Та поинтересовалась, зачем он приехал сюда в мертвый сезон, и Эшенден, с удовольствием удовлетворяя ее любопытство, сообщил, что совсем недавно переболел тифом и приехал в Люцерн восстановить силы. Еще он рассказал, что работает в Цензурном ведомстве и хотел бы освежить в памяти немецкий язык, который здорово подзабыл, а поэтому был бы очень признателен, если бы хозяйка порекомендовала ему какого-нибудь учителя немецкого. Хозяйка была белокурой полнотелой швейцаркой, добродушной и болтливой, и Эшенден мог не сомневаться, что в соответствующем месте она слово в слово повторит все, что он ей рассказывал. Теперь наступила его очередь задавать вопросы, и он выяснил (хозяйка по этому поводу очень сокрушалась), что гостиница, которая в это время года бывала так переполнена, что приходилось селить туристов в соседних домах, сейчас из-за войны практически пустует. Несколько человек здесь только столуются, en pension[35], а постоянно живут лишь две семьи: пожилая ирландская пара из Веве, проводящая в Люцерне летние месяцы, и англичанин с женой. Жена англичанина – немка по национальности, поэтому они вынуждены жить в нейтральной стране. В отношении английской пары Эшенден старался проявлять как можно меньше любопытства – по описанию он сразу же догадался, что муж немки и есть Грантли Кейпор, однако хозяйка по собственной инициативе сообщила, что англичане целыми днями пропадают в горах. Герр Кейпор – ботаник, пояснила она, и интересуется швейцарской флорой. Хорошо отозвалась она и о его жене, сказав, что это очень славная женщина и что она ей очень сочувствует. «Ну ничего, война ведь когда-нибудь кончится», – вздохнула хозяйка и с этими словами вразвалочку удалилась, а Эшенден поднялся к себе в номер. Обед начинался в семь вечера, и Эшенден, желая прийти в столовую пораньше, чтобы успеть как следует рассмотреть всех тех, кто питается в гостинице, спустился, как только услышал звон колокольчика. Судя по обстановке (чистенькая, без излишеств комнатка, стулья, как и у него в номере, лакированной сосны, по стенам гравюры с изображением швейцарских озер, на каждом столике по букету цветов), обед ожидался прескверный, и Эшенден, чтоб хоть как-то оживить унылую трапезу, с удовольствием заказал бы бутылку лучшего рейнского, какую только можно было отыскать в этой дыре, однако, по здравом размышлении, счел, что подобная расточительность привлечет к себе внимание (на двух-трех столах стояли початые бутылки белого вина – свидетельство того, что за обедом здесь пили весьма умеренно), и ограничился бутылкой крепкого немецкого пива. В это время в столовую вошли, один за другим, двое мужчин, по виду швейцарцы, должно быть холостяки, работающие в Люцерне. Сев каждый за свой столик, они развернули салфетки, которые сами же после завтрака аккуратно свернули, после чего вытащили из карманов газеты и, прислонив их к графинам с водой, стали читать и одновременно, довольно громко чавкая, есть суп. Следом за ними в сопровождении маленькой седовласой дамы в черном появился высокий сутулый старик с копной густых седых волос и длинными седыми усами. Это, вернее всего, был ирландский полковник с женой, о котором рассказывала хозяйка. Они сели за столик, и полковник налил в бокалы немного вина – сначала жене, потом себе. Пригубив вино, они стали молча ждать, пока их обслужит миловидная сноровистая подавальщица.

Наконец появились те, кого Эшенден поджидал с особым нетерпением. Когда они вошли, он углубился в чтение немецкой книги и, с трудом преодолев любопытство, лишь на мгновение вскинул глаза. Его наметанному взгляду предстал мужчина лет сорока пяти, среднего роста, довольно полный, с короткими темными с проседью волосами и с красным чисто выбритым лицом. На нем был серый костюм и рубашка с открытым воротом. Позади шла его жена-немка. Эшенден успел заметить только, что она скромно одета, а лицо ее сильно напудрено. Грантли Кейпор сел и зычным голосом стал рассказывать официантке, что они совершили длиннейшую прогулку. Они взобрались на какую-то гору, название которой Эшендену абсолютно ничего не говорило, зато у подавальщицы вызвало возгласы удивления и бурного энтузиазма. Затем Кейпор на беглом немецком языке, хотя и с сильным английским акцентом, сказал, что они так опаздывали, что даже не поднялись в номер помыться с дороги, а только сполоснули руки перед входом. Голос у него был громкий, держался он раскованно и вальяжно.

– Скорей несите обед! – кричал он. – Мы умираем от голода. И пива не забудьте! Три бутылки. Lieber Gott[36], как хочется пить!