Эскадрилья наносит удар

В Баграме становятся ясными итоги первого десантирования. За две минуты боя во время высадки сбито два вертолета, повреждено пять, погибло четыре члена экипажа и десять десантников, ранено пять летчиков и восемь десантников. НО! ЗАДАЧУ НИКТО НЕ ОТМЕНЯЛ!!!

Угрюмо стоял строй летчиков, перед которым лицом к лицу — строй десантуры, подготовленной к следующему вылету.

Между двумя этими живыми (пока) коридорами вышел Павлов.

Ни одного замполита в ЭТОТ момент я не увидел.

Что говорить, как настроить людей на вылет в тот же район, на те же площадки, где так ошеломляюще быстро война сожрала их лучших товарищей, а тем более командиров?!

Уверен, ни один западный пилот ни за какие доллары, фунты и марки в этих условиях не полез бы снова в пасть тигру, пока там массированными бомбардировками не сделали бы выжженную пустыню!

Павлов, обращаясь одновременно к двум строям, сказал: «Ну что, тяжело? Да, тяжело! Но задачу выполнять будем!» Затем рассказал матерный анекдот, соленый, как от привкуса крови, и, махнув рукой, скомандовал: «На запуск!»

И все ПОШЛИ.

Молча, ожесточенно, прорубив коридоры прохода, ощерившись на посадке огнем из всех видов оружия, так, что из-за черного облака, выплевывающего смертоносные занозы, и вертолет-то виден не был, зашли, сели, высадили, взлетели. Враг и опомниться не успел! Задача была выполнена!

Идем обратно. На душе — опустошенность. Подходим к выходу из ущелья. Справа — четырехтысячники, горы, на которых снег тает не каждое лето. Слышу в наушниках слабый голос: «Я Маяк, я Маяк, кто меня слышит, у меня десять „трехсотых“ и четыре „двухсотых“, кто слышит, прошу помочь…»

Раненых забрать — первейшая задача на войне. Прикидываю топливо, его остается в обрез. У других, значит, еще хуже. Отзываюсь на стон этого Маяка, прошу его обозначить себя дымами, остальную эскадру угоняю на дозаправку в Баграм.

Загораются дымы. Бог ты мой, куды ж вы, милые, забрались!

Оранжевый сигнальный дым, веселясь, курчавился на остром, как нож, склоне горы, у которой превышение составило, по нашим прикидкам, не меньше трех тысяч восьмисот метров!

Ну ладно, попробуем. Иду на посадку. Еще издали при подходе к склону чувствую, как машину начинает швырять по высоте и направлению вертикальными потоками, которые всегда образуются при прогреве воздуха вблизи склонов, да тут еще ветер сильнейший персонально облизывает гору. И вот уже скорость почти подгашена, склон горы совсем близко, движки воют на максимальном режиме, пытаясь удержать вертушку в разряженном воздухе. Мускулы напряжены, рычаги управления ходят ходуном от упора до упора, компенсируя непредсказуемые броски машины.

Внезапно какая-то неумолимая сила стаскивает машину вниз по склону так, что его гребень оказывается выше по полету!

Оп-п-п-а-а!

Лихорадочно соображаю. Так, вверх не уйдешь, шаг-газ под мышкой и мощность уже полная, больше не выжмешь. Влево-вправо тоже не уйдешь, гора уже слишком близко, при развороте неминуемо столкновение со склоном. Ну и какое решение, командир? Мелькнула мысль, что командир (эскадрильи) пару часов назад погиб, замполит тоже, вот сейчас и зам здесь останется со всем своим экипажем. Что-то до хрена за один день, обидно!

Ну а решение, решение-то какое? А осталось одно решение — Богу молиться и, замерев, не вздумать управление дергать!

И я обратился мысленно к Боженьке, в эти пару секунд успев вложить столько чувства, что, видно, дошло обращение до адресата, может, и занятого в тот момент делами поважнее.

Так же внезапно, как будто кол в задницу всадили, вертушку вышвырнуло вверх, и, уже под собой наблюдая сигнальный дым, я кинул машину вниз, пока стихия не передумала. Вертушечка замерла, вцепившись лапами основных колес в острый склон, как птичка за скалу. Переднее колесо, не уместившись на лезвии склона, качалось над пропастью глубиной километра полтора. Пришлось, поджидая медленно спускавшихся с горы солдат, балансировать, как на канате, удерживая машину на двух колесах.

Борттехник, уже четвертый за этот день, Толя Ларин из кандагарского полка, высокий, статный парень, поводя усами, спросил: «Командир, а как взлетать-то будем?»

Как, как? А вот так. Дождавшись окончания погрузки, взвесив на всей имеющейся мощности вертушку, движением ручки вперед до упора одним махом сваливаю машину в пропасть, стараясь не задеть хвостовой балкой за склон. Ухнув вниз, вертушка быстро набирает скорость, а там уже сам черт нам не брат.

«Как твоя фамилия?» — выдохнув, спрашивает бортач. Я ответил.

«Запомню», — задумчиво сказал Толя Ларин.

Вечером, зайдя в столовую, попробовали с Борькой поесть.

Не удалось. Почудился снова запах обгорелого человечьего мяса.

На послеполетном построении эскадрильи мужикам я смог сказать только о том, что если «смыканемся» назавтра, то духи, значит, сделали нас, а ребята наши погибли напрасно. Так уж лучше отомстить за них, а такая возможность у нас наутро представится.