Джафар весь извелся. Понуро бродил он по стоянке, шарахаясь от подстерегавших его топливозаправщиков, запомнивших его укусы, солдат с противным запахом и незнакомых офицеров. За несколько дней он снова отощал, посмурнел лицом, и шерсть на его боках опять свалялась. Глядя на него, аэродромный люд поневоле задумывался, как быстро превращается в бомжа человек, а что уж говорить о собаке…
На исходе недели ожидания в природе произошли перемены и полил нудный дождь, заполнивший все вокруг серой противной мокрой сеткой. Джафар лежал под контейнером, карауля прилет
В тот день дождь кончился. Вместо него в воздухе заискрились снежинки и повалил мохнатыми хлопьями снег. Он быстро засыпал грязь, неприбранный мусор и обломки тары, валявшиеся на аэродроме. Стало светло и чисто, как в прибранной квартире.
На опустевшей стоянке появился другой вертолет.
Джафара с тех пор не видел никто…
«ПРЕДАТЕЛЬ»
Он сидел, скрестив руки на груди, и деланно улыбался. Улыбался не потому, что было весело. Эта прилипшая к широкому, покрытому оспинами лицу, увенчанному кривым приплюснутым носом, улыбка была призвана показать окружающим, что его обладателю абсолютно наплевать на эти мелкие вибрации воздуха, обретающие форму звуков в виде слов. Его фигура, растекающаяся по креслу, похожая на тесто, выпирающее из квашни, едва заметно колыхалась при ответах, исторгаемых тихим, бесцветным голосом из глубины рыхлого тела. Голос был скрипуч и неправдоподобно тонок для такого объема мяса в человечьем обличье. Ладони рук то прятались под мышками, как бы пытаясь согреться от холода, то беспокойно разглаживали складки на коленях комбинезона.
Шел второй час партийного собрания, посвященного обсуждению кандидатов, отбираемых для командировки в Афганистан.
В полку все коммунисты, коих начальство присмотрело для выполнения «интернационального долга», должны были пройти через это горнило. По одному перед президиумом, возглавляемым освобожденным секретарем парторганизации полка, проходили летчики, техники, специалисты.
Каждого кратко характеризовал секретарь парторганизации той эскадрильи, откуда выдвигался кандидат. Партийный босс произносил ритуальные фразы о высоком доверии Родины, сложности и ответственности выполнения миссии перед лицом мировой общественности, после чего кандидат «заверял», что мол, счастлив, горд оказанным ему доверием и «оправдает», после чего наступал черед следующего.
И вдруг в работе безмятежно и монотонно работающего конвейера наступил сбой…
Борттехник Бондаренко, недавно переведенный из эскадры Ми-6 на «восьмерки», заявил, что ему еще не хватает опыта в освоении нового для него аппарата, и посему, мол, не могёт он должным образом тот долг исполнить. Повисла неловкая пауза. Президиум поначалу подумал, что ослышался, что так не бывает, не могут такие слова раздаться в советском воздухе, в Советской армии, из уст советского офицера, да еще и коммуниста. Это был первый случай проявления инакомыслия, отказничества, вероотступления, ереси, в общем — нонсенс. Пришедший в себя Душок (партайгеноссе имел фамилию Духновский, а кличку в народе — Душок) вытолкнул из себя воздух и заорал: «Так ты же неделю назад рапорт написал с просьбой о переводе в Венгрию, там тебе что, навыков хватило бы?!!» «Да, там хватило бы…» — ответствовал бортач. От возмущения у всех присутствующих снова перехватило дыхание. Ну, хамло!!! Через секундную паузу все заговорили разом, как будто плотина прорвалась. Потоки единодушного возмущения ворвались в комнату и, казалось, любой потонет, захлебнется в этом бурном водовороте, и, раскидав руки и ноги, медленно всплывет на поверхность, не пытаясь барахтаться.
Ан нет, раскаленная лава красноречия партийных профи обтекала островок равнодушия, занятый оппозиционером, не задевая его, не принося ни малейшего вреда деланному благодушию его обитателя и даже не задевая краев «отвоеванной» им территории.