Эскадрон «Гильотина»

Однажды ночью (если быть точным, тринадцатого декабря 1914 года) Пабло не справился с накопившейся усталостью и заснул на стуле возле кровати командира. И Веласко проспал два часа подряд, чего было достаточно, чтобы ему приснился сон. Ему снова приснился сидящий на камне старик, и его собственная отсеченная голова снова катилась далеко впереди, так что ее было не догнать. И еще ему приснилась гильотина: она медленно оплывала, словно была из воска, и тысячи жадных крыс грызли то, что от нее еще оставалось. Веласко в ужасе проснулся и сел на постели. Со лба его стекал холодный пот, во рту ощущался неприятный привкус. Рядом с постелью он различил в темноте фигуру спящего солдата. Первым желанием Веласко было разбудить подчиненного громким криком, но что-то остановило его. Он осторожно соскользнул с кровати, тихо всунул ноги в сапоги, набросил на плечи куртку и на цыпочках, чтобы не разбудить дона Пабло, вышел из вагона. Трое братьев Трухильо, стоявших в тот момент в карауле, вытянулись:

— Ждем приказаний, полковник!

Веласко даже не взглянул в их сторону. Он долго стоял перед своим детищем, залитым лунным светом. Он испытывал восхищение, как и всякий раз, когда видел перед собой дело своих рук: это было его творение, его непревзойденное достижение. Потом обратился к младшему из Трухильо:

— Рядовой, принесите мне керосин и спички.

— Слушаюсь!

Когда все принесли, Веласко приказал караульным оставить пост: он лично будет нести караул.

Братья Трухильо недоуменно переглянулись, но выполнили приказ. Фелисиано долго стоял, задумавшись. Дул холодный ветер. Веласко поднял воротник куртки. Вспомнил некоторые эпизоды своего революционного прошлого: день, когда он явился в лагерь Вильи под Торреоном, кавалерийскую атаку в Сальтийо, «случай в Сакатекасе», полную страсти ночь с Белем — прекрасной возлюбленной, которая навсегда исчезла в зарослях акации. На миг Веласко показалось, что его рука снова касается тела прекрасной смуглянки. Он глубоко вздохнул и отогнал воспоминания. Потом медленно поднял глаза на гильотину. Взгляд его был полон грусти. Но он принял решение, которое должно было помочь вернуться на предназначенный ему путь. Подняв глаза к небу, он пробормотал:

— Всё.

Он подошел к гильотине и осторожно начал намазывать ее керосином, словно умащал драгоценными маслами женское тело. Потом поднес зажженную спичку. В один миг языки пламени охватили его творение. Дерево горело очень быстро. От шнура за доли секунды не осталось и следа. Пламя осветило ночь, окрасив все вокруг в оранжевые тона.

От перекладины осталась головешка, которая вскоре упала, а вместе с ней упал и нож.

Вместо опор тлели угли. Мечты превратились в пепел.

Фелисиано смотрел на гибель своего создания, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

Огонь пожрал все. На земле осталась лишь кучка железок. Фелисиано подошел к пепелищу, поворошил угли носком сапога, ничего не нашел. Развернулся и зашагал в ночь. Он ни разу не оглянулся. У границы лагеря его окликнул часовой:

— Стой! Кто идет?

— Полковник Веласко, — ответил Фелисиано.

Часовой вытянулся, а Фелисиано прошел мимо него и вскоре исчез в темноте.

Больше о нем никто никогда не слышал.

Сообщение о том, что Веласко дезертировал, привело Вилью в ярость. Из Гуадалахары, где он в то время находился, генерал послал приказ, в котором присваивал капитану Алваресу звание полковника и приказывал ему занять место Веласко. Кроме того, он просил выполнить заказ генерала Сапаты и изготовить еще две гильотины для него самого.

Алварес обратился за помощью к самым именитым инженерам. Все вместе они изучили чертежи Веласко. Но ни один из них не годился. Детали невозможно было пригнать друг к другу. Нож не падал свободно, он то и дело застревал. Голландские блоки, обещанные евреем Рабелем, так и не были доставлены (что очень не понравилось генералу Вилье, который отправился в Нью-Мехико и лично свел счеты с торговцем). Пришлось использовать японские блоки, которые обещали быть даже более высокого качества, но не подошли: сколько их ни смазывали, они не скользили, как положено. Нож иногда падал с силой, но застревал именно там, где должна была находиться шея осужденного.

Вызвали американских специалистов — никто не смог ничего сделать. Явился французский эксперт — но их гильотина была лишь жалким подражанием гильотины Веласко, и тоже не годилась: она то срабатывала, то не срабатывала.

Инженеры и специалисты сетовали на отсутствие оригинала, который они могли бы скопировать. Они даже тщательно исследовали пепелище в надежде найти хоть что-нибудь — все было бесполезно. Алварес последними словами ругал себя за то, что не присматривался к работе Веласко, когда тот строил гильотину. Прошло время, и Алварес отправил Вилье телеграмму: