Эскадрон комиссаров

— Примам, — обрадовался Люшкин, — примам и даже с приветом. Раз все рабочие и крестьяне пошли на соревнование, то... а мы-то что? И, однем словом, — покосился он на Ветрова, — пятилетний план, там, резолюции, постановления всякие... однем словом...

У Люшкина опять заело, и он заоткашливался. Ветров мигнул другому красноармейцу и объявил:

— Товарищ Карпов дополнит.

Из взвода выскочил маленький, белобрысый Карпов. И по тому, как он бойко вышел, сунул одну руку в карман, а другую за пояс, красноармейцы смекнули, что это парень шустрый.

— Мы уже все обсудили, как и что, — начал он. — Вызов примам единогласно как таковой, а что касается остального, то обсудим, насчет процентов и насчет подписания договора. У нас к вашим пунктам есть дополнить, чтобы в деревне Негощи организовать колхоз, а что касается остальных пунктов, то тоже примам, как таковые. И еще у нас есть к вам просьба, чтобы вы нас насчет ушей не дразнили. Люшкина то есть. Мало ли что... А так примам, согласны.

— Браво-о! — захлопали первовзводники. — Браво-о!

— Да здравствует ленинское соревнование, ура! — выскочил Ветров.

— Ура-а!.. — подхватила вся казарма.

Со смехом, с подпрыгиванием возвращались первовзводники. Остатки вечера и далеко за поверку шушукались они в казарме, радовались какой-то большой, еще не радованной радостью. И была за этой радостью сила и могучая воля, стремление к жизни и уверенной борьбе. Ни у кого еще не было этого чувства. И, если бы они, покопавшись в памяти, вспомнили чувство радости, испытываемое в деревне, горькая усмешка искривила бы им губы. Разве то радость — в одиночку, когда кругом пустота, зеленое безразличие к тому, что какой-то однодеревенец радуется своей маленькой, никому не нужной удаче? Та радость однодеревенца из ста случаев девяносто девять раз безжалостно топчется в болоте безразличия, издевки, глупой зависти и отчужденной тупости.

Сегодня рождались новые взаимоотношения людей, сегодня рождался новый, социалистический человек.

Спирало груди бойцов душившей полнотой. Сталью пухли молодые мускулы, и крепкий, здоровый сон подхватывал их ввысь, на казарму, на макушки деревьев и выше, в бездонную синеву неба.

Глава третья

1

Надвигались праздники, по обыкновению справляемые красноармейцами шумно и весело: Международный день кооперации и День Конституции СССР. В лагерном празднике эскадрону отводилось время на конноспортивные выступления.

Пора было готовиться к выступлениям, а в эскадроне — спор. Какому взводу, выступать? Первому взводу или третьему?

— Я полагаю, что выступать должен первый взвод, — говорил в штабе комвзвода Леонов командиру эскадрона Гарпенко. — Первый взвод имеет инициативу в организации соцсоревнования, он, понятно, выполнит номера так, что эскадрону краснеть не придется.

— Почему первый, а не третий? Хэ! Ясно, что первый взвод сделает лучше третьего — этого не хватало! Третий взвод должен выступить, — рубанул Маслов и, будто он сейчас разразился громом, по очереди осмотрел присутствующих командиров. — Должен по одному тому, что в нем новобранцы-переменники, это подбодрит их и сыграет агитационную роль среди населения. Я прошу, товарищ командир, разрешить третьему взводу.

Смоляк лениво ворошил свои косматые волосы и чуть-чуть усмехался. Гарпенко повернул свой тяжелый корпус к Робею:

— Вы! Ваше мнение!

— Раз они спорят, — улыбнулся маленький Робей своими бескровными губами, тонкими, как порез осокой, — раз они спорят, отдать выступление второму взводу.

Выслушавший Робея одним ухом командир опять повернулся к своему столу:

— Выступать будете все. Первый взвод с фигурной ездой, второй — прыжки, третий — рубка. Вопросы будут? Нет. Подготовка — вне расписания, лозу, препятствия заготовляете сами. Можно идти.

Звякнув шпорами, командиры разошлись по своим взводам. Там они провели совещания со своими помощниками и командирами отделений, наметили бойцов, лошадей, время и порядок тренировки и прочее необходимое.

Подготовка к выступлению на празднике заняла все свободное время; одни кололи, другие напрыгивали лошадей, третьи рубили. Было известно, что из города приедут сотни рабочих, из окрестных деревень соберутся крестьяне, плац будет заполнен многоликой, праздничной толпой, и подкачать при этом было бы позором. Даже Илья Ковалев добросовестно, с каким-то остервенением увлекся тренировкой.

2

За день до праздников Робей и Ветров уезжали в командировку в город. Узнавший об этом Хитрович пришел к Ветрову проститься. По крайней мере он так и сказал ему и даже себя старался убедить в этом. Ветров только что отпустил отделкомов, которым он делал указания по службе, и сейчас перешивал пуговицы у выходных штанов.

Дневное тепло, запахи полей, деревни и изнемогающей в родовой истоме земли вырывались из рощи и волнами, невидимыми и мягкими, вплывали в раскрытое окно ветровской комнатки.

— Вечер-то, как бархат, — говорит Ветров, отрезая на живульке висевшую пуговицу. — В такие вечера влюбляются, ревнуют, ходят по густым рощам и вздыхают.