Эскадрон особого назначения

И снова в дорогу, и снова в путь, и на сей раз нам предстоит горный переход. Надеюсь, что все-таки сбросим с хвоста японцев и выйдем через горы к своим. Но для этого потребуется приложить много сил и энергии.

Иногда я уже сам не рад, что ввязался в эту авантюру. Радует только, что результат получился на все пять баллов из пяти и даже превзошел все ожидания.

Мы идем, пока не становится так темно, что хоть глаз выколи. Становимся на привал.

Уходит солнце, приходит ночная прохлада, но костры по моей команде не жжем. Зачем лишний раз светиться перед японцами? Пусть думают, что мы где-то далеко-далеко или пошли совсем другим путем.

Перед тем, как провалиться в сон, шепчу ночную молитву, поминаю тех, кого с нами больше нет.

Если можете, там, наверху, простите меня, грешного!

Глава 6

Старина Мерфи оказался прав на все сто: если есть у тебя бутерброд с маслом, он обязательно упадет. Другими словами, если что-то могло пойти не так, оно обязательно пойдет не так.

– Ваш план потерпел неудачу, Николай Михалыч. Японцы догадались, где мы попробуем прорваться. Нас ждут, – мрачно констатирует тролль, передавая мне бинокль.

Я подношу его к глазам и грустно вздыхаю: до нашей линии окопов – рукой подать, по прямой версты три-четыре, меньше часа пешком при среднем темпе, но видит око, да зуб неймет: наперерез нашему маленькому измученному отряду вылетает добрый эскадрон японской кавалерии.

В другое время и при других обстоятельствах мы бы с ним разобрались, вот только под моим командованием не наберется и полусотни бойцов, вдобавок мы только что проделали долгий и изнурительный путь в горах. И это я еще не упомянул про самое главное – боезапас. Его у нас попросту нет, мы пустые. В лучшем случае имеется по два-три патрона на винтовку, причем не у каждого.

А ведь как удачно выбрали момент, сволочи! Подловили, как только мы спустились с гор на равнину, и отрезали путь к нашим.

Даже если помчимся, как сайгаки, в сторону спасительных хребтов, все равно не успеем. Сотня острых клинков нашинкует нас как капусту.

С надеждой гляжу на Лукашиных, на домового, на командира остатков пулеметной команды Жалдырина, вижу их вопрошающие взгляды и понимаю – все ждут от меня чуда, заранее заготовленного плана, военной хитрости.

Дескать, ты же командир, обязан предвидеть!

Ужасно не хочется разочаровывать людей, поверивших в меня, однако второго плана у меня нет. Я так надеялся тихой сапой проскользнуть мимо японцев и по-быстрому удрать к нашим.

Оказывается, нас просчитали или, скорее всего, аккуратно пасли, пока отряд ковырялся в горах: всех вражеских глаз не вычислишь. Бог знает, какие еще демонические сущности шли по нашим следам и докладывали японскому командованию.

Падать духом нельзя. Подчиненные не должны видеть слабость командира.

Хлопает несколько одиночных винтовочных выстрелов: кто-то из наших просаживает последние патроны во врага, не дожидаясь приказа.

Ни один всадник не упал – получается, только зря потратили драгоценные пули. Но распекать некогда.

Японцы уже выстраиваются в боевой порядок, их намерения просты, как лом в разрезе – нас огибают и берут в полукольцо, специально не замыкая круг. Тактика рассчитана на то, что мы дрогнем и побежим. Тогда самураи будут гнать нас до тех пор, пока не посекут последнего.

От моего решения зависит жизнь почти пяти десятков человеческих душ. Мозг лихорадочно работает, подбирая варианты.

Самый простой выход – поднять руки и сдаться, в слабой надежде, что к нам отнесутся милосердно. Только сейчас не тот случай, я уже в курсе: после тех дел, что отряд натворил в тылу неприятеля, церемониться с нами не будут. Перебьют, невзирая на поднятые руки.

На нас точит зуб добрая половина японской армии. Считается, что воюем мы не совсем по-джентльменски, а таких недолюбливают по обе стороны фронта.

В общем, вариант с белым флагом летит в мусорную корзину.

Что остается – пустить пулю в лоб? Во-первых, где она – эта пуля? Во-вторых, если и найдется, лучше засадить ее в неприятеля. Помирать, так с музыкой, отправив на тот свет как можно больше солдат неприятеля.

Японцы все ближе, ситуация все безнадежней.

– Будем драться! – твердо заявляю я.

Маннергейм кивает, по его глазам видно: он тоже готовится достойно встретить смерть.

– Примкнуть штыки! – командую я.

Еще пару столетий назад лучшим способом борьбы против кавалерии было пехотное каре, ощетинившееся штыками, как еж иголками. Дедовский опыт в данный момент выглядит не очень уместным – японцы могут остановиться и перещелкать нас, как куропаток из «винтарей», но ничего лучше уже не предпримешь: цепь неприятель разнесет еще быстрее. Окопаться не успеем, даже если мои бойцы пустят в ход свои нечеловеческие умения, а тут – та же смерть, но зато как-то покрасивей, что ли. Хотя чего красивого может быть в смерти…

Со стороны наше каре выглядит чахлым, командир японского эскадрона не считает его чем-то опасным, кавалерия не снижает ход.