Эсхатологический оптимизм. Философские размышления

Соответственно, яркие два года правления Юлиана могут быть охарактеризованы как попытка построения вселенской Империи-Платонополиса. Как подлинный платоник, он пытается охватить и реформировать все области, в том числе религиозную. Вспомним, что Юлиан проводит своеобразную религиозную политику. В отличие от других язычников, он выпускает эдикт о веротерпимости. В какой-то степени, этот эдикт подобен признанию некоторой многополярности – каждая часть Империи имеет право на свою веру. Это, конечно, уже современная интерпретация и, я бы даже сказала, что wishful thinking, что близко лично мне. Безусловно, историки интерпретируют его фигуру как довольно строгого язычника, но, тем не менее, при нем и само язычество подверглось существенным реформам. Это была не просто попытка вернуться в прошлое, это было стремление запечатлеть в становлении саму вечность – и даже освежить, обновить ее.

Вопрос веры для Юлиана был очень важен. Фаддей Зелинский в работе «Римская Империя» отмечает, что Юлиан вложил огромное количество сил в реформу эллинистической религии, потому что в то время (цитирую Зелинского):

«вид главного в античном мире храма, храма Аполлона в Дельфах вызывал уныние. И Юлиан, желая услышать голос дельфийских оракулов, послал туда своих теургов. Последняя Пифия оказалась достойной своих предшественниц. Грустно звучал ответ:

Весть отнесите владыке – от храма остались руины,

Феб не хозяин святыни и лавра пророков лишился,

Высох родник вдохновенья, Кастальские струи умолкли»[248].

Да, Юлиан жил в эпоху вырождения язычества, но он, тем не менее, попытался хоть как-то привести его к более аутентичному виду. Да, он не был христианином, но при этом он был веротерпимым, что очень важно и в принципе соответствует платоновской оптике.

Безусловно, Юлиан была фигурой глубоко трагичной. Он стоял на рубеже веков. От него, к сожалению, осталось не так много работ, потому что он почти все время был вовлечен в политику, вынужден был вести войны, участвовать в походах Но тем не менее, это фигура очень важна. И пусть его царствование было непродолжительным, но эти два года есть зримое свидетельство тому, что платоновская философия может проявиться в Империи. И пусть этот опыт был трагичен, тем не менее, важно, что он был.

Благодарю вас! Надеюсь, что небольшой контур, который я очертила по поводу срединного царя Юлиана, был кому-то интересен и может оказаться полезным для наших совместных платонических поисков.

Апофатический момент [249]

Апофатика в неоплатонической традиции

Философ-неоплатоник Дамаский говорил, что сфера разговоров о невыразимом – это сфера сверхнезнания, ὑπεράγνοια. Сам разговор об апофатическом богословии, об апофатической инстанции является опасным. Он имеет в себе очень много капканов, требует множества оговорок и отступлений. Я постараюсь пройти сквозь эти ловушки. Если в какой-то момент мы с вами все же попадем в капкан, то я предлагаю совместно из него и попробовать выйти.

Для того, чтобы комплексно рассмотреть проблему апофатического начала и изменений в его интерпретации от позднего неоплатонизма к христианскому богословию, надо, безусловно, взглянуть на исток апофатического богословия. Здесь мы приходим к главному диалогу Платона «Парменид»[250], в котором, в первой гипотезе, Единое описывается как не имеющее частей, не являющееся целым, не имеющее ни начала, ни конца, не движущееся ни одним из видов движения, не могущее быть ни подобным, ни неподобным ни себе самому, ни иному. Далее идут характеристики, связанные с причастностью времени: Единое не существует ни в каком времени. И другая важная характеристика, которая нас в контексте сегодняшнего доклада интересует, – оно никак не причастно к бытию и является несуществующим[251].

Далее при описании этого апофатического Единого, которое находится ἐπέκεινα τῆς οὐσίας – «по ту сторону сущности», надо всем, – появляется важный тезис для разработки апофатического богословия: Единое не имеет ни имени, ни слова, ни возможности знания или мнения о нем, ни возможности его чувственного восприятия. Буквально, если цитировать Платона, то мы видим следующую фразу:

Нельзя ни назвать его, ни высказаться о нем, ни составить себе о нем мнение, ни познать его[252].

Плотин развивает эту тему и определяет апофатическое Единое следующим образом: