Эсхатологический оптимизм. Философские размышления

«Одни полагают, что под этим (должно разуметь) благодать Св. Духа, а другие – Римское государство. С этими последними я больше соглашаюсь. Почему? Потому, что если бы (Апостол) хотел говорить о Духе, то не выразился бы об этом неясно, но (сказал бы) определенно, что теперь препятствует ему (антихристу) явиться благодать Св. Духа, то есть дарования. Кроме того, надлежало бы ему уже придти, если тогда он должен придти, когда оскудеют дарования, потому что они давно оскудели <…> Когда прекратится существование Римского государства, тогда он (антихрист) придет. И справедливо. Потому что до тех пор, пока будут бояться этого государства, никто скоро не подчинится антихристу; но после того, как оно будет разрушено, водворится безначалие, и он будет стремиться похитить всю – и человеческую, и Божескую – власть. Так точно прежде были разрушаемы царства: Мидийское – Вавилонянами, Вавилонское – Персами, Персидское – Македонянами, Македонское – Римлянами; так и это последнее будет разорено и уничтожено антихристом, он же будет побежден Исусом Христом»[141].

В этом состоит политическая теология Империи: Император есть «удерживающий» (ὁ κατέχων), вертикаль имманентной политической структуры, а Империя, Царство, «удерживающее» (τὸ κατέχον) – особое пространство, находящееся под его сакральной властью, где не может осуществиться полной апостасии, отступничества. В теологии Империи трансцендентной вертикалью в политике считался именно Император, чья власть была абсолютно трансцендентной для «Града Земного». Таким образом, фигура Императора также сакрализировалась (как и у Платона), но помещалась в исторический контекст, так как «удерживающий» рассматривался как фигура, препятствующая приходу антихриста, «сына погибели». Царь-философ в христианском контексте становился православным василевсом. Платонизм здесь преломляется контекстом христианской эсхатологии. Понимание истории как вечности сменяется линейным временем.

Прокл – неоплатоник-язычник, следующий строго за Платоном и Плотином, и, по всей видимости[142], игнорирующий христианство.

Прокл учит в Афинах, которые уже не являются языческим полисом и просто частью языческой Римской Империи, но областью христианской Византии. Это создает важный контекст политической философии самого Прокла: он выступает как нехристианский платоник в пространстве христианской Империи, где Римская идея и сопряженный с ней платонизм (фигура царя-философа) преломлены христианским историцизмом и идеей Императора как «удерживающего» от прихода Антихриста в рамках линейной истории.

В связи с таким политическим положением Прокл не может выражать свою политическую философию эксплицитно и открыто, и тем более пытаться воплотить ее напрямую. И тем не менее ученик Прокла Марин оставил нам свидетельства о том, что Прокл «и сам иногда подавал политические советы: он присутствовал в городских собраниях, высказывая разумные мнения, он разговаривал о справедливости с правителями и свободою своего философского слова не просто убеждал, а чуть ли не заставлял их воздавать каждому по заслугам»[143].

Но в полном смысле последней возможностью воплощать свою политическую философию на деле для неоплатоников-язычников было краткое правление Императора Юлиана Отступника, который сам был и неоплатоником и язычником, воспитанником школы Пергамского неоплатонизма. Юлиан Отступник предпринял попытку реорганизации Империи как раз на принципах политического платонизма в его языческой версии, но после его гибели эта перспектива стала неосуществимой. Прокл естественным образом должен был бы разделять политические взгляды, созвучные идеям Юлиана Отступника, но в его время выражать их открыто было уже невозможно.

Прокл же был той фигурой, которая в условиях распространения новой христианской религии защищала прежние устои: революционер-консерватор. В статье «Антихристианские жалобы Прокла: теологическое игнорирование» [144] Ф. Хофманн говорил о намеренном игнорировании Проклом в его работах христианской теологии: [неоплатоники] считали христиан необразованной толпой – πολλοί, подчиняющейся своим страстям и игнорирующей подлинное бытие»[145].