Эсхатологический оптимизм. Философские размышления

Важным ядром политического учения Платона явилось также введение обязательного «спуска» в пещеру после освобождения и выхода философа из пещеры (области незнания и становления). «Мы не позволим им оставаться там, на вершине, из нежелания спуститься снова к тем узникам, и, худо ли бедно ли, они должны будут разделить с ними труды их и почести»,[224] – замечает Сократ. Благо всего государства, полис как объединение трех частей ставится Платоном выше индивидуального. Спуск философа, жертвенный, возможно, трагический (что подчеркивает и сам Платон в диалоге «Государство») в идеальном полисе становится обязательным условием Блага всего государства. Исследовательница платонизма Джорджиа Мурутсу в статье «Аллегория пещеры: необходимость философской судьбы»[225] отмечает, что спуск философа обратно в пещеру, описанный в седьмой книге «Государства» имеет как экзотерическое значение (философ обязан творить в государстве справедливость), так и эзотерическое (спуск философа подобен обращению взора демиурга вниз, в эманации мирового ума). Философ в платоновском толковании, подобно Благу, изливает свет Ума на мир (κάθοδος – спуск, нисхождение), и в этом процессе установления справедливости он творит ее и в душе, и в государстве.

Поистине революционным станет также и введение гомологии психического и политического порядков в платоновском «Государстве». Государство и душа признаются как разные измерения, разные буквы одного и того же текста. Трехчастная душа становится идентичной трехчастному государству.

Внутривизантийский deep-state

Самым ярким опытом реализации политической философии платонизма является, безусловно, Империя Юлиана Отступника. За три года правления Юлиан, руководствуясь принципами платоновского государства, попытался привести в согласие политическое устройство с философским идеалом, заданном в платонической философской традиции[226].

Несмотря на то, что реформы Юлиана были быстро свернуты (Император Флавий Клавдий Иовиан отменяет все религиозные декреты Юлиана, восстанавливая былые привилегии христианской религии), а платоническая политическая доктрина уходит в тень, последняя не исчезает и начинает сосуществовать с официальным римским политическим, обретающим христианские основания, кодом.

Конвенциональная историко-философская точка зрения (ярким представителем который является историк философии Эрхардт[227]) состоит в том, что поздний неоплатонизм вовсе лишен политической философии. С этой точкой зрения принципиально не согласен Доминик О’Мира[228], который пишет о неотъемлемом присутствии политической части учения у неоплатоников и отмечает, что у поздних платоников среди учеников было немало политических деятелей. Помимо этого исследователь напоминает, что среди неоплатоников были и практикующие консультанты политиков: так, Гипатия, будучи советником префекта Ореста в Александрии, пала жертвой именно политических интриг (а именно, деления влияния в городе между «языческим» и «христианским» блоками).

Политический платонизм становится тайной доктриной Империи, своего рода, «глубинным государством», а само ядро политической философии неоплатонизма в определенной трактовке заимствуется христианством. Парадоксально, но во многом учение о государстве Платона и идея гомологии политического, психического и космического, умело развитая особенно схолархом Афинской школы неоплатонизма Проклом Диадохом, стоит в основе учений таких христианских богословов как Иоанн Златоуст, Августин, Дионисий Ареопагит.

После смерти императора Юлиана религиозная политика Римской Империи какое-то время отличалась определенной терпимостью к язычникам, так как сторонников реформы Юлиана было множество среди всех слоев населения, и Императоры после Юлиана осознавали необходимость сбалансированной религиозной политики. К началу правления Феодосия Августа приверженцев языческой религии было не менее половины всего населения Империи. Особенно много язычников было среди аристократических кругов, которые были близки к Императору. Одновременно сама христианская церковь в это время была потревожена внутренними догматическими спорами: ариане сохраняли определенное влияние, а их противостояние с ортодоксами приобрело характер настоящей религиозной войны.