Эскимо с Хоккайдо

Какой-то паренек пытался обработать на манер Хендрикса японский национальный гимн, но его заглушали густые металлические риффы циркулярной пилы а-ля «Супер Джанки Манки»[77]. Еще один паренек, с выбритым на затылке иероглифом «вакантно», стучал по кнопкам автоматического барабана, извлекая звук, похожий на пропущенное сквозь усилитель трепыхание колибри. Рядом с ними тощий дохляк безжалостно теребил струну бас-гитары, все время одну и ту же, без малейших вариаций. В другом конце комнаты смазливая девчонка в небесно-голубом тренировочном костюме аутически жала на «квакушку», а паренек, смахивавший на гламурного Бадди Холли, прислонил голову к усилителю и с блаженной улыбкой впивал каждое шумное содрогание, испускаемое девушкой в голубом.

Друг на друга эти ребятишки не смотрели. Каждый – будто один в собственной детской, растворился в грезах об аншлагах в «Будокане»[78].

Грохот обрушивался на меня то с одной, то с другой стороны, я начал терять ориентацию в пространстве и даже равновесие, превратился в мячик в жестоком аудио-пинг-понге. По залу, сложив руки на груди, прогуливался взад-вперед служащий – на лице написана приятная скука, словно он раздумывал, чем займется после смены. Бедный недоумок, должно быть, уже оглох, а то и рехнулся от шума – а может, и то и другое.

И тут я услышал.

Знаменитое вступление к сотням фильмов ужасов, песня, сыгранная столько раз, что вместо нее можно было бы писать на экране субтитры: «тревожная музыка».

Я пошел на этот звук, пробиваясь сквозь кучки подростков, прилипших к стойкам с новейшей цифровой аппаратурой и восьмидорожечными магнитофонами, мимо наваленных грудой африканских ударных и австралийских диджериду[79], мимо стеллажей с учебными видеокассетами, где на обложках красовались серьезные парни с конскими хвостиками и в ярких манишках.

Парень сидел на половинном стеке «Маршалл», точно среброволосый эльфийский король на престоле. Щуплое тельце изогнулось, обнимая массивную прозрачную и полую гитару, похожую на окаменевшую медузу. Я подошел и встал рядом, но музыкант нырнул в Баха и ничего не замечал вокруг. Когда я похлопал его по плечу, он подпрыгнул, едва не уронив свою медузу.

– Крепкая рука, малыш, – заорал я, перекрикивая шум. – Играешь на похоронах?

Он кинул на меня презрительный взгляд под стать моей реплике.

– Я по поводу журнала, – продолжал я.

Юноша рассеянно кивнул, встряхнул серебристой гривой и вновь заиграл «Токату и фугу», ускоряя темп.

– Я звонил! – надрывался я. – Говорил с твоим боссом.

Он посмотрел на меня так, словно я хотел проверить у него домашнюю работу. Ни одной нотки не пропустил, но с каждым тактом наращивал скорость.

Так он быстро доиграет, решил я и, усевшись поудобнее, стал ждать, любуясь его проворной рукой, скользившей вверх-вниз по струнам, будто заводной танцующий краб.

Он закончил мелодию, и я уважительно кивнул, тем самым еще больше обидев парня. Он положил гитару и выпрямился во весь рост – пять футов пять дюймов благодаря гелю для волос, но если попасть под дождик, останется не более четырех футов и одиннадцати дюймов.

– У меня журнал, – напомнил я, – а что у тебя? Он полез в немецкую военную куртку и вытащил

тонкий конверт с логотипом «Мощного аккорда Японии». Я достал журнал, по-прежнему в коричневом бумажном пакете, поклонился и обеими руками протянул его курьеру, чтобы добить его соблюдением этикета.

Он выхватил журнал у меня из рук и перебросил мне конверт. Судя по злобной гримасе, это усилие его доконало.

– Спасибо, – сказал я. – Продолжай пальчики полировать.

Его взгляд стал чуточку менее презрительным. Может быть, парень решил, что для взрослого человека я не так уж плох?

– Вкладывай в свою игру чувство, – добавил я. – Не пытайся играть со скоростью Ингви Мальмстина[80], не трать время, изучая «Извержение»[81] ноту за нотой, не используй педали вместо подпорок. Главное – найти собственный стиль. А на случай, если мир решит, что еще один гитарист ему не нужен, не бросай школу. Школа – это прекрасно. Усек, пацан?

Челюсть «пацана» отвисла, лицо покраснело, будто помидор. Ну как же, ему пришлось общаться с самым некрутым типом на свете! Я стоял перед ним с широкой ухмылкой на ряшке. Парень осторожно положил гитару и побрел к двери, изо всех сил заставляя себя пританцовывать по-сутенерски, вместо того чтобы опрометью кинуться к выходу. На ближайший месяц я подорвал его репутацию – взрослый человек заговорил с ним прилюдно. Вот и славно.

11

Я позвонил в отель «Рояль» проверить сообщения. Набрав номер комнаты и код, я услышал голос Такэси, который произнес семь заветных слов:

– Мы напали на след. Срочно позвони мне.

Я позвонил Такэси в «Балаган». Не застал его на месте и оставил на автоответчике рекордно короткую фразу из двух слов:

– «Общество Феникса».