«Если», 1993 № 02

— Я возвращаюсь, — сказал я. — Вы поможете мне.

Я подошел к двери, в которую ушли все остальные, запер ее тем прутом, который собирался использовать как рычаг, и сел в кресло около контрольной панели.

— Флорин, вы не боитесь? — дрожащим голосом спросил Барделл. — Я имею в виду, что, может быть, лучше сделать по-ихнему, а? Разбить эту адскую машину?

— Слушайте внимательно, Барделл, — сказал я. — Один неверный шаг — и нашей любви конец. Усвоили? А теперь начинайте действовать.

Он проковылял к панели управления, защелкал тумблерами и застучал по кнопкам, это выглядело так, будто он знал, что делает. Зажглись ряды красных огоньков.

— Готово, — выдавил он из себя явно против воли.

Я взял приспособление с пучком проводов, положил в карман блок питания. Остальное прикрепил к воротнику как раз под правым ухом, а маленькую розовую горошину засунул внутрь уха.

— Какую программу? — дрожащим голосом спросил Барделл.

— Никакую. Просто запусти машину и оставь меня в свободном полете.

— Это может убить вас.

— В таком случае я совершил ошибку. Давай, Барделл.

Он кивнул и потянулся к выключателю. Что-то вонзилось мне в голову. Я почувствовал тошноту и подумал, что, может быть, на этот раз я совершил свою последнюю ошибку. Мимо проплыл потолок, потом стена, затем Барделл, который выглядел печальным и обеспокоенным. В поле зрения появился пол, затем снова потолок, ничего особо зрелищного, просто спокойная плавная смена декораций. Рот Барделла шевелился, но слов я не слышал Затем скорость увеличилась, все замелькало, я вылетел в космос и сгорел, как метеорит в атмосфере, от меня остался лишь крошечный уголек, который светился красным, затем остыл и потух, медленно, томительно, неохотно, под шорох забытых голосов, напоминающих мне о несбывшихся надеждах и показных раскаяниях, которые, в свою очередь, затихли и растворились в небытие.

XXXII

Я открыл глаза, она сидела за столом напротив меня, одетая в облегающую серую форму с серебристой и пурпурной тесьмой на плечах. Стол был гладким и белым, как пластина из слоновой кости ручной работы. Стены позади нее были разных оттенков красновато-коричневого, золотого и рыжевато-коричневого цветов, а текстура напоминала кору экзотического дерева. В воздухе переливались звуки, которые нельзя было назвать музыкой, но действовавшие успокаивающе. Она посмотрела на меня с состраданием и положила свою ладонь на мою, сказав:

— Тебе было плохо, Флорин?

— Неважно, мисс Реджис. Рад убедиться, что вы прекрасно выглядите. Как вам удалось попасть сюда?

Она покачала головой.

— О, Флорин… я боюсь за тебя. Ты уверен, что так надо?

— Мисс Реджис, я ускоряю события. Никому другому я не сказал бы о своих планах. Забавно, но вам я доверяю. Не знаю почему. Кто вы, а?

Она пытливо всматривалась в мои глаза, как будто я кого-то прятал в себе.

не шутишь, правда? Ты

— Действительно не знаю. Мы уже встречались прежде: в пивнушке, в библиотеке. Теперь здесь. Что это за место?

— Это Дворец Согласия. Мы пришли сюда вместе, Флорин, надеясь найти мир и взаимопонимание. Ты был много часов в состоянии наркомедитации. Настоятель Иридани позволил тебе прийти со мной — но я чувствовала, что ты еще не вернулся. — Она еще крепче сжала мою руку. — Это была ошибка, Флорин? Они что-то сделали с тобой?

— Все в порядке, дорогая, — сказал я и похлопал ее по руке, — Просто все немного смешалось. И каждый раз, когда я пытаюсь выпутаться, то сваливаюсь в темноте за борт. Иногда это Носатый и его ребята, иногда Дисс — лиловый ящер, и время от времени ты. У меня есть версия относительно Ван Ваука, и Дисс объяснил свое появление более или менее правдоподобно. Но ты не укладываешься в эту схему. Ты не являешься частью мозаики. Ты не пытаешься продать мне что-нибудь. Может быть, это о чем-то говорит… если бы я знал, как услышать.

— Нам не надо было приходить сюда, — прошептала она. — Давай уйдем сейчас же, Флорин. Мы все равно не поймем. Надежда была напрасной.

— Вы очень добры, мисс Реджис.

— Разве ты не помнишь, как меня зовут?

— Я не могу сейчас уйти, Курия. Не знаю почему, но об этом говорит маленькая птичка, которую называют инстинктом. Все, что я должен сделать, это сломать несколько дверей, заглянуть в несколько темных местечек, ворваться в несколько святилищ, сорвать покров с парочки тайн. С чего я должен начать?

По мере того, как я говорил, она бледнела. Девушка покачала головой, а ее пожатие стало почти болезненным.

— Нет, Флорин! Не надо!

— Я решил. Только укажи мне верное направление и отойди в сторону.

— Пойдем со мной, пожалуйста, Флорин.

— Я не могу. И не могу объяснить почему. Зато я могу рассказать о манекенах с расколотыми головами, и зеленых «бьюиках», и писклявых голосах за ухом, но это займет слишком много времени. И это тоже ничего не значит. Видишь, я учусь. Вот все, что я знаю: надо продолжать бороться. У меня нет доказательств — только ощущение: я чувствую, что раскачиваю чей-то фундамент. Может быть, следующий толчок разобьет его вдребезги. Может быть, я погибну, но это уже не кажется слишком важным.