«Если», 1994 № 05-06

Затем он подумал: какая наступит жизнь, когда они превратят Пелл, со всеми его идеалами, в полицейское государство, — и содрогнулся.

— Сэр, — вонзился в его раздумья чужой, обточенный расстоянием от комцентра, голос: — Сэр, корабли на подходе!

— Давай их сюда. — Анджело тяжело сглотнул, увидев на дисплее образы девяти кораблей. — Кто это?

— Рейдероносец «Атлантика», — ответил голос из комцентра. — Сэр, в конвое восемь купцов. Просят открыть док. Предупреждают, что у них на борту сложная обстановка…

— Отказать, — произнес Анджело, — пока не разберемся.

Слишком много народу — не меньше, чем в конвое Мэллори. Пелл не выдержит! У Анджело заходило ходуном, заныло сердце.

— Дай мне «Атлантику». Соедини с Крешовом.

Крешов от разговора отказался, дескать, боевому кораблю никто не указ, выпутывайтесь как знаете.

Конвой приближался — зловещий, безмолвный… Анджело потянулся к пульту, чтобы поднять по тревоге охрану.

Дождь все еще бесчинствовал, но гром затихал. Там-Утса-Питан сидела, обхватив руками колени и утопив ступни в грязи, и смотрела на приходящих и уходящих людей. По ее меху медленно стекала вода. Многое из того, что делали люди, выглядело бессмысленным… Наверное, именно выглядело, а не было таким в действительности, поскольку предназначалось богам. А может, эти люди — безумцы? Вот только могилы… Это она понимала. Как и слезы, скрываемые под масками. Слегка покачиваясь, хиза сидела, пока не ушел последний человек, пока не остались только грязь и дождь там, где люди похоронили своих мертвецов.

Когда пришло ее время, она встала и направилась к столбам и могилам. Под ее босыми ногами хлюпала грязь. Дождь превратил все вокруг в огромное озеро. Беннета Джасинта и двух других сородичи завалили землей, а сверху водрузили обелиск. Хиза не разбиралась в знаках, которые люди понаставили повсюду, но этот она знала.

С собой она принесла длинную палку, сработанную Старым. Хиза стояла под ливнем нагая, если не считать бус и шкурок, висящих на ремешке через плечо. Она остановилась над могилой, обеими руками вонзила палку в мягкую землю и наклонила сколь возможно, чтобы лик духа смотрел вверх. На конец палки она повесила бусы и шкуры и тщательно расправила их, не замечая проливного дождя.

За спиной раздалось шипение человеческих вздохов и плюханье сапог по лужам. Она резко повернулась и отпрыгнула от лица, прикрытого дыхательной маской.

— Что ты здесь делаешь? — спросил человек.

Она выпрямилась, вытерла о бедра грязные ладони. Ее смущала собственная нагота — смущала оттого, что у людей она считалась неприличной. Человек смотрел на дух-палку, на могильные подношения, на нее саму — но, как ни странно, в движениях не было гнева, обещанного голосом.

— Беннет? — спросил человек. Она утвердительно подпрыгнула. Смущение не проходило. Прозвучавшее имя вызвало слезы, но их быстро смыло дождем. А еще она испытывала отчаяние — потому что умер Беннет, а не кто-нибудь другой.

— Я Эмилио Константин, — произнес человек, и сразу ее смущение исчезло без следа. — Спасибо, что помнишь Беннета Джасинта. Он бы сам тебя поблагодарил.

— Константин-человек. — Ее поведение разительно переменилось. Она дотронулась до него — самого высокого из высоких. — Любить Беннет-человек. Все любить Беннет-человек. Говорить он друг. Все низовики горевать.

Он положил ладонь ей на плечо, этот высокий Константин-человек, а она повернулась, обняла его, прижалась головой к его груди и торжественно обхватила руками влажную, ужасно пахнущую желтую одежду.

— Добрый Беннет делать Лукас безумный. Хороший друг низовики. Слишком плохо его нет. Слишком, слишком плохо, Константин-человек.

— Я слышал, — сказал он. — Я слышал о том, что здесь произошло.

— Константин-человек хороший друг. — Она подняла лицо, повинуясь его прикосновению, устремила взгляд в странную маску, наводившую на нее жуть. — Любить хороший человеки. Низовики хорошо работать, хорошо работать Константин. Давать ты дары. Нет уходить больше.

Константин понимал, что она имеет в виду. Хиза на своей шкуре узнали, каково живется под Лукасами. На базе низовики говорили между собой, что для Константинов надо постараться, что Константины всегда были хорошими людьми и дарили больше, чем низовики могли дать взамен.

— Какое у тебя имя? — спросил он, погладив ее по щеке. — Как нам тебя называть?

Она вдруг ухмыльнулась, согретая его теплом, и погладила свой гладкий мех, которым гордилась, хоть сейчас он и пропитался влагой.

— Человеки звать я Атласка. — Она засмеялась, потому что на самом деле ее звали иначе, а это имя ей дал Беннет — за предмет ее гордости, яркий клочок красной материи, который она заносила до дыр, но которым дорожила не меньше, чем всеми дарами-духами.

— Ты вернешься к нам? — спросил он, имея в виду лагерь людей. — Я бы хотел с тобой поговорить.

Это сулило его расположение, и она едва не поддалась соблазну, но, вспомнив о долге, отстранилась и сложила руки на груди, удрученная потерей Джасинта.

— Я сидеть, — сказала она.

— С Беннетом?