«Если», 1996 № 10

Сперва я не понял, чем именно, но потом припомнил, как Уолл говорил, что Капитаны называют свой кратер Садом. В следующую секунду мне вспомнилась книга, которую я перечитывал в гидропонной оранжерее, называвшаяся «Черный сад», и иллюстрации в ней: то, что предстало моему взору сейчас, оказалось либо моделью для тех иллюстраций, либо их точной копией. Я и до этого был смущен и озадачен, теперь же меня охватила безумная тревога. Прежде я многого не понимал, но с грехом пополам складывал факты в некую систему, это же стало последней каплей; на мою самодельную систему лег тяжелый груз, и я оказался в таком же неведении насчет устройства мироздания, как по пути из Эджвилла. Меня так и подмывало поделиться с окружающими своим открытием, но я сообразил, что благодаря своему Младшему они знают о Саде гораздо больше, чем я. Попытки рассуждать здраво не успокоили: меня обуревали мысли о том, зачем Капитаны подсовывают нам ключи к разгадке их существования и как эти подсказки могут помочь нам в них разобраться.

По каждой из тропинок устремилось в чащу человек по сто: мы двигались шагом, но времени не теряли. Мадди, Клей Форнофф и я оказались под предводительством Уолла. В тени зарослей нам в глаза ударило зеленое свечение; листва источала сладковатый аромат, обычно сопровождающий гниение, но более пряный; отполированные камни под ногами монотонно гудели. Это гудение и наши осторожные шаги — вот и все, что нарушало тишину. Ни шорохов, ни шелеста листьев… Кое-где камни на пути были заменены прозрачными панелями, сквозь которые было видно черное пространство с рассыпанными там и сям золотыми огнями; это опять напомнило мне описание Черного сада с темной листвой и потайными помещениями. В одном месте мы прошли под хрустальным пузырем размером с целую комнату, подвешенным на ветвях; внутри пузыря валялись подушки и красовалось пятно, напоминавшее высохшую кровь, причем крови было так много, будто кто-то здесь расстался с жизнью. Это зрелище повергло меня в ужас, а Мадди, увидев пузырь, уставилась себе под ноги и не поднимала глаз, пока мы не миновали страшное место.

Ярдов через пятьдесят после пузыря мы оказались на пересечении своей аллеи с другой, более узкой; еще ярдов через двадцать пять нас поджидал следующий перекресток. На каждом мы оставили человек по двадцать пять, спрятавшихся за папоротниками. Я полагал, что меня тоже оставят в засаде, но Уолл, видимо, решил предоставить мне возможность поискать Кири, поэтому, как ни тревожно мне было углубляться в неведомое, я испытывал к нему благодарность. Через четверть часа мы добрались до следующего помещения; дальше аллея превращалась в хорошо освещенный тоннель, уходивший круто вниз. По этому тоннелю мы добрались до еще одного помещения, меньше прежнего, но тоже внушительного, ярдов сто диаметром, со стенами, покрытыми ярко-белыми панелями. На каждой панели красовалось по красному иероглифу. В центре стоял гротескный фонтан, окруженный скамьями и древовидными папоротниками; фонтан представлял собой фигуру скорчившейся обнаженной женщины с судорожно разинутым ртом и телом из белого камня, испрещенным ранами, из которых хлестала красная вода. Статуя была выполнена настолько реалистично, что я готов был поклясться, что стою перед окаменевшим человеческим существом. Лианы с зазубренными листьями карабкались по стенам и переплетались под белым ультрафиолетовым светильником, заменявшим потолок.

Сперва эта беседка показалась мне нетронутой временем, но уже через несколько секунд я начал замечать вытертые проплешины скамеек, отбитые углы панелей, выемку на статуе и прочие изъяны. Мысль о том, что это место существует с незапамятных времен, делало его еще ужаснее, выдавая извращенную традицию. Чем дольше я смотрел на статую, тем сильнее становилась моя уверенность, что она выполнена с натуры. К такому убеждению приводили детали лица и тела, шрамы, морщины и прочие линии, которые вряд ли были взяты из головы. Я представил себе, как несчастная женщина позировала бледному тщедушному чудовищу, слабея от ран, но поневоле сохраняя позу, навязанную мучителем; ярость, которую мне не удалось испытать при виде Младшего, наконец-то дала о себе знать и совершенно затмила страх. Я был теперь холоден, собран и предвкушал, с каким наслаждением буду проделывать дыры в телах Капитанов.